Убийца сновидений - Андрей Георгиевич Дашков

так и не перешагнул порог. Савелова держалась рядом, как тень. Этот одинокий человек на темном пятачке сцены был чем-то вроде включившегося при их появлении музыкального автомата. Или еще хуже — Сиреной в мужском обличье и с голосом ворона, чей зов, как почуял беглец-параноик, ни в коем случае нельзя пытаться расшифровать. Надо уходить, пока не поддался соблазну. Даже ностальгия могла быть ловушкой. Бультерьер, «беретта», гитарист — что или кого еще подбросят ему, чтобы направить по ложному пути? Как насчет то ли женщины, то ли тени потерянной любви?

Они вышли из бара, дверь захлопнулась под погасшим фонарем, и ветер грезящего города принес очистительный холод.

Постепенно тоска растворилась. Ему сделалось спокойно, почти хорошо. И хотелось, чтобы эта прогулка не кончалась как можно дольше. Но потом он вспомнил, что второго шанса у него может и не быть.

— Как ты меня нашла?

Его голос прозвучал так, будто говорил кто-то третий. Она улыбнулась, и он с огромным облегчением понял, что она его по крайней мере слышит. Кем же, в свою очередь, он стал для нее — призраком, бесплотным шепотом, заблудившимся среди несуществующих, но таких холодных камней?

— Я не искала, бесполезно.

— А, понимаю. Эти штуковины, которые когда-то были одним…

— Макс, я так рада.

— Ой, не надо. Лучше скажи, что происходит.

— Если ты о том, что происходит с тобой там, то я не знаю. Честно.

— Ты хоть представляешь, где я?

— Конечно, нет. Я даже разговариваю сейчас не с тобой.

— Что-что?!

— Не знаю, как объяснить. Разъединенные «анхи»… Они создают посредника. Тот находит место для тайной встречи. Вернее, сам становится таким местом. Что-то вроде этого.

— Тогда в чем же дело? Почему я не могу к тебе перебраться?

— Есть одно маленькое препятствие. Посредник — не твой сон. И не мой. Он вообще ничей. Его невозможно отследить.

— И всего этого дерьма ты набралась от Виктора?

— Ну… да.

— Он использовал тебя как наживку. И, наверное, не в первый раз.

— Знаю. Я согласилась, чтобы спасти тебя.

— Спасибо, ты меня спасла. Нет, правда. Теперь я в полной безопасности и в приятной компании. Мы прогулялись, кое-что вспомнили, кое-кто нам даже спел. Выпить, правда, помешала моя паранойя, но это не имеет значения, ведь все равно не помогло бы, не так ли? А сейчас я на паузе, просто сон внутри сна. Однако продолжение следует.

— Надеюсь, всё закончится… благополучно.

— Благополучно — это как?

— Все останутся живы, и ты вернешься ко мне.

— Не слышал ничего лучше за последние несколько лет.

Они, не сговариваясь, повернули обратно перед каменным мостом, полностью крытым, с которого доносились долгие и тяжелые страдальческие вздохи. А может, это гудел ветер в щелях старой кладки.

— Слушай, насчет Виктора… Он рассказывал тебе что-нибудь еще?

— С наживкой, как ты понимаешь, не откровенничают.

— Извини за «наживку». Но он же не сам все это затеял?

— Спроси что-нибудь полегче. Думаю, он по-прежнему работает на Герцога.

— Работает на Герцога, — саркастически повторил Макс. — Как это мило звучит! Кажется, мы с тобой теперь тоже работаем на Герцога. Дальше ехать некуда.

— Опасность угрожает всем.

— Это я уже слышал. Какая опасность?

Она надолго замолчала, потом ответила:

— Убийца сновидений.

Короткое замыкание в мозгу. Чинский, книжонка которого была издана больше века назад (и только мертвым известно, когда написана), видел в Убийце возможность освобождения. А слуги Герцога, похоже, видят в нем угрозу. Если, конечно, все это не очередная мистификация, западня, дурацкая игра. Чья же? Да хотя бы Савеловой. Почему нет? Макс предпочел перестраховаться. Ему хватило осторожности и лицемерия, чтобы спросить:

— Это еще что такое? Или, может, кто?

— Не знаю. Слышала, как Монки говорил Виктору… Хотя вряд ли стоит верить всему, что болтает Монки.

— А тебе? Тебе можно верить?

— Не будь кретином. В ком и в чем можно быть уверенным до конца внутри этой долбаной матрешки из снов?

«Долбаная матрешка». Это ему понравилось. Ирка так бы и сказала. Похоже на нее — на ту, которую он считал настоящей, какой она была раньше, до психушки.

— Матрешку я запомню, — пообещал он. — Надеюсь, еще встретимся. Здесь или еще где-нибудь. А теперь мне пора.

Он знал, что надо делать, чтобы закончился этот сон. Он остановился, замер, и все исчезло — город, каналы, женщина, тусклый свет…

А потом он очнулся.

Скажи мне, кто твой враг, и я скажу, кто ты. В самом деле, разве мы не с готовностью берем в друзья ничтожеств, ощущая себя при этом чуть ли не благотворителями, но в то же время не терпим малодостойных среди наших врагов — ибо кто мы сами, если нас ненавидят убогие? Эта прискорбная гордыня свойственна не только власть имущим, успешным и обеспеченным, но и некоторым придонным организмам, что копошатся во тьме и довольствуются остатками чужих роскошных трапез. Есть, правда, в такого рода гордыне и кое-что хорошее — она питает неистребимую надежду всплыть однажды к изобилию и солнцу, заплатив за это по возможности меньше, получив по оцененным наконец способностям и, чтобы не дразнить судьбу, ответив за кое-какие прошлые грешки по льготному тарифу.

Так размышлял карлик по прозвищу Туз (для большинства — просто Тузик, а имени своего он то ли не знал, то ли не помнил, то ли оно столь категорически не годилось для его нынешней жизни, что он предпочитал делать вид, будто не помнил), играя в «червяки» со своим злейшим врагом — цыганом Маркияном. Дело происходило в трейлере цыгана. Сия обитель (и, не забудем, средство передвижения типа «все свое вожу с собой») напоминала лавку старьевщика после этнических чисток. Она и становилась лавкой в дни работы балагана, причем, судя по всему, приносившей цыгану неплохой доход. Трейлер был под завязку набит всевозможными предметами и штуковинами — поостережемся называть их барахлом, уподобляясь тем безумно недальновидным, кто еще не узнал истинную цену вещей, — и потому здесь было до крайности тесно, однако при этом и до крайности любопытно.

Мало кто может противостоять искушению сунуть нос в чужие тайны, даже если им грош цена. Ну а если цена обозначена, но тайное яснее не становится, то для некоторых это как гулкий звук при простукивании стенки. Не успокоятся, пока не расковыряют.

Вот и карлик Туз, например, потрафляя своему любопытству, не только наносил визиты Маркияну под любыми