УИППЕТ: Покажите миссис Силихэм спортивные чулки из шотландской шерсти, размер 9. Она приедет завтра. Не разрешайте ей брать размер 8 1/2. Они садятся.
МИСТЕР ГИССИНГ.
В дверях он остановился, неторопливо раскурил трубку, приподнял шляпу перед суперинтендантом и зашагал прочь.
Несмотря на это безразличие, ситуация была серьезной. Его деньги были на исходе. Все его регулярные доходы направлялись на содержание большого домашнего хозяйства. Он был слишком горд, чтобы обратиться к своему богатому дяде. Ему также было неприятно думать о том, как огорчится миссис Перп, если узнает, что ее звездный квартирант остался без работы. По странной иронии судьбы, вернувшись домой, он обнаружил письмо от миссис Спаниель:
Мистер ГИССИНГ, все щенки живы и здоровы. Они хорошо кушают. Они шлют вам привет и рады, что их папа так хорошо справляется с бизнесом.
С уважением, Г-ЖА. СПАНИЕЛЬ.
Он не сообщил миссис Перп о перемене в своем состоянии и каждое утро покидал свою квартиру в обычное время. Каким-то странным влечением его тянуло в тот район в центре города, где находилась контора его родственника. Эту часть города он как следует не исследовал.
Это был мир, совершенно отличный от Пятой авеню. Не было того ощущения простора и роскоши, которое он испытывал на широких склонах Мюррей-Хилла. Он бродил под потрясающими зданиями, в ветреной тени, где копья бесцветного солнечного света проникали сквозь тонкие щели, горячий блеск падал веерами и каскадами на неровные террасы крыш. Вот где мужья работали, чтобы поддерживать Пятую авеню: он смутно задавался вопросом, купила ли миссис Силихэм эти чулки? Однажды он увидел своего дядю, спешащего по Уолл-стрит с сосредоточенным лицом. Гиссинг юркнул в дверной проем, опасаясь, что его узнают. Он знал, что старик будет настаивать на том, чтобы пригласить его на обед в Клуб Педигри, будет бесконечно болтать и задавать семейные вопросы.
Он ощущал давление, потрясающую поэзию, красоту и изумление. Это были странные джунгли жизни. Высокие ряды окон поднимались в чистое сверкающее небо: у их ног бил темный прибой трущоб. На одной незнакомой улице, слишком глубоко залитой солнечным светом, единственным золотом были апельсины. Вода, обхватившая его двумя руками, приблизилась, в свистках проходящих судов послышались хриплые призывы. Почти везде, резко перекрывая множество запахов масел и специй, запах кофе щекотал его напряженный нос. Над одной огромной пропастью стояла позолоченная статуя – мальчик с крыльями, горящий в полдень. Между лопастями его крыльев вспыхнуло сияние: неосязаемый толчок этого льющегося света, казалось, вот-вот унесет его в голубой воздух.
Мир работающих мужей был более нежным, чем мир жен-торговок: даже во всех своих делах они оставляли пространство и покой для мертвых. Утонув среди скал, он обнаружил два кладбища. Это были чаши безмятежного сияния. Здесь, глядя вверх, казалось, что ты тонешь на дне океана света. Мужья построили свои офисы на полпути к небу, чтобы не беспокоить их. Возможно, они ценят отдых еще больше, подумал Гиссинг, потому что получают его так мало? Почему-то он не мог себе представить, чтобы в торговом районе было кладбище, оставленное в покое. Может быть, это плохо скажется на торговле? Даже церкви на проспекте, как он заметил, были так тесно прижаты к другим зданиям, что им едва хватало места, чтобы преклонить колени. Если я когда-нибудь стану священником, сказал он (это была его фантастическая мечта), я буду настаивать на том, чтобы все церкви были окружены зеленым поясом, чтобы отделить их от мира.
Две маленькие коричневые церкви среди скал были одарены достоинством, о котором их строители и не мечтали. Их остроконечные шпили рельефно выделялись на фоне огромных фасадов бизнеса. У каких еще алтарей когда-либо был такой вид? Сквозь шум и гул улиц он услышал резкие перезвоны Троицы в полдень: сильные удары лязга, брошенные в огромные деки зданий; дрейфующие и замирающие в боковых переулках. В бронзовом залпе не было нежной музыки призыва, это был хриплый монотонный голос упрека. Так говорила древняя церковь, – подумал он, – не прося, не взывая, но повелительно, сурово, как человек, рожденный повелевать. Он с новым уважением подумал о мистере Силихэме, мистере Мастиффе, мистере Таксе, всех остальных, кто был силен в этих фантастических каменных потоках. Они были больше, чем просто мужьями по счетам, они были поэтами. Они сидели за обедом на вершинах своих удивительных зданий и смотрели на синеву.
День проходил за днем, но с безмятежным фатализмом Гиссинг ничего не предпринимал в поисках работы. Он был готов подождать, пока не будет потрачен последний доллар, а пока он был доволен. Ты никогда не узнаешь душу города, сказал он, пока тебе не улыбнется удача. Теперь он чувствовал, что пробыл здесь достаточно долго, чтобы понять ее. Она не делилась своими секретами с миром Пятой авеню. Здесь, внизу, где глубокая расщелина Бродвея открывалась в зелень, что он увидел первым? Через гавань, повернув к открытому морю – Свободу! Свободу, просвещающую Мир, как он слышал, это было ее полное имя. Он также слышал, что некоторые насмехались над ней. Так в чем же была суть ее просветления? Почему эта Свобода никогда не могла быть чем-то большим, чем статуя, никогда не была реальностью. Только дурак может рассчитывать на полную свободу. Сам он, при всей своей широте, не был свободен. Если бы это было так, он готовил бы еду в своей комнате и экономил деньги, но миссис Перп была строга в этом вопросе. Она язвительно отзывалась о двух молодых женщинах, которых выгнала именно по этой причине. Не была свободна и миссис Перп, на ней ездила Газовая компания. Так оно и пошло.
Теперь, когда у него осталось около трех долларов, ему пришло в голову, что щедрый жест по отношению к Фортуне может оказаться ценным. Когда у вас почти закончились деньги, рассуждал он, бросать монеты богам, то есть покупать что-то совершенно ненужное – может быть принято как жертва. Это может привести к тому, что что-то начнет двигаться в вашем направлении. Это прикосновение бравады, которым наслаждается Бог. Во внезапном порыве нежности он купил игрушек на два доллара и послал их детям. Он улыбнулся, представив, как они будут резвиться над прыгающим кроликом. Он послал миссис Спаниель открытку с Аквариумом.
В этом деле есть гораздо больше, чем я предполагал, – сказал он, прогуливаясь в ту жаркую ночь по трущобам Ист-Сайда. – Дерзость, жизненная сила и великолепие достаточно очевидны. Но я, кажется, тоже вижу убожество, ужас и жалкую нужду. Я верю, что Бог дальше, чем я думал. Послушайте: если чем больше вы
