— Здесь чего-то недостает, — сказал король. — Определенно чего-то недостает. Что бы это могло… Вот! Вот оно!
На пороге появилась новая фигура — глашатай в пламенно-красном одеянии.
— Лорд Верховный правитель Ноттинг-Хилла просит принять его! — громким, бесстрастным голосом возвестил он.
Глава III. Входит Помешанный
В тот день фея сказок, бывшая крестной матерью короля Оберона, была особенно благосклонна к своему взбалмошному крестнику, доставив ему появлением ноттинг-хиллской гвардии ни с чем не сравнимое удовольствие. Представительствовавшие Бейзуотер и Кенсингтон, испитые бродяги и сэндвичмены, нанятые поденно для ублажения королевской прихоти, слонялись по залу с видом приговоренных к повешению; вопиющий контраст между их пышной одеждой и жалкими лицами доставлял королю духовное наслаждение. Ноттинг-хиллские же алебардщики в красных своих туниках и золотых поясах имели вид торжественный до нелепости. Казалось, они участвовали в игре. Они вошли в комнату и выстроились с потрясающим достоинством и блестящей воинской выправкой.
Их желтое знамя было украшено большим красным львом — эмблемой, заимствованной королем у какого-то маленького ноттинг-хиллского трактирчика, в который он в свое время частенько захаживал.
И вот, минуя ряды красных алебардщиков, к трону приблизился высокий рыжеволосый юноша с тяжелыми чертами лица и смелыми голубыми глазами. Его можно было бы назвать красивым, если бы не какая-то странная форма слишком большого носа и огромные ступни, придававшие ему неуклюжий вид и подчеркивавшие его крайнюю молодость. Он был одет в красную мантию и, единственный из всех градоправителей, был опоясан огромным мечом. Это был Адам Вэйн, своевольный правитель Ноттинг-Хилла.
Король откинулся на спинку трона и потер руки.
— Что за денек! Ну и денек! — сказал он про себя. — Сейчас будет потеха! Ей-богу, я не ожидал, что это выйдет так весело! Эти правители так рассудительны, так справедливы, преисполнены такого негодования! А он, этот Вэйн, судя по его глазам, негодует еще больше их и, по-видимому, даже не подозревает, что все это шутка. Он жаждет сразиться с ними, они жаждут сразиться с ним, и все вместе жаждут доставить себе высшее удовольствие — сразиться со мной!
— Добро пожаловать, милорд, — сказал он вслух. — Какие вести несете вы мне с Холма ста преданий? Чем намерены вы усладить слух вашего короля? Я знаю, что между вами и прочими моими кузенами возникли трения; я буду горд и счастлив уладить их. И я не сомневаюсь — могу ли я усомниться? — что вы питаете ко мне не менее горячую, не менее нежную любовь, чем они.
М-р Бэк скроил кислую мину, м-р Баркер раздул ноздри; Вилсон тихонько хихикнул, правитель Западного Кенсингтона последовал его примеру. Но выражение больших голубых глаз Адама Вэйна не изменилось. Странным мальчишеским голосом, пронесшимся по всему залу, он воскликнул:
— Привет моему королю! Все, что я принес ему, — мой меч!
И широким жестом он бросил свой меч на пол и опустился перед ним на одно колено.
Воцарилась мертвая тишина.
— Виноват… — растерянно промямлил король.
— Сир, вы, как всегда, произнесли великое слово, сказав, что моя любовь к вам не менее горяча, чем любовь этих людей. Ибо я наследник ваших замыслов, я дитя Великой хартии! Здесь, перед вами, я буду отстаивать данные мне ею права и — клянусь священной вашей короной— не отступлю ни на шаг!
Король и четыре градоправителя молча выпучили на него глаза.
Наконец Бэк сказал своим смешным, скрипучим голосом:
— Ей-богу, весь мир сошел с ума!
Король вскочил на ноги; глаза его пылали.
— Да! — восторженно воскликнул он. — Весь мир сошел с ума, кроме Адама Вэйна и меня! О, как потрясающе верно то, что я давным-давно твердил вам, Джеймс Баркер! Серьезность сводит людей с ума. Вы сумасшедший, потому что вы думаете об одной только политике, вы такой же сумасшедший, как люди, собирающие трамвайные билетики. Бэк — сумасшедший, потому что он думает об одних только деньгах; такой же сумасшедший, как человек, вечно живущий в дурмане опиума. Вилсон — сумасшедший, потому что он считает себя правым во всем, что он делает; такой же сумасшедший, как человек, воображающий себя всемогущим богом. Правитель Западного Кенсингтона — сумасшедший, потому что он считает себя респектабельным; такой же сумасшедший, как человек, считающий себя цыпленком. Все люди — сумасшедшие, кроме юмориста, не интересующегося ничем и обладающего всем. Я думал, что в Англии есть всего-навсего один юморист. Дураки! Болваны! Откройте пошире ваши коровьи глаза! Их двое! В Ноттинг-Хилле — на этой неблагодарнейшей почве — родился художник! Вы думали испортить мне мою игру, отбить у меня охоту к ней, становясь все более и более современными, все более и более практическими, все более и более деловыми и рассудочными. О, какое это было счастье — бороться с вами, становясь все более и более царственным, все более и более милостивым, все более и более несовременным! О, этот мальчишка знал, чем взять меня! Он ответил мне ударом на удар, позой на позу, краснобайством на краснобайство! Он прикрылся единственным щитом, которого я не в силах пробить, — щитом неуязвимой помпезности. Слушайте его! Вы пришли переговорить относительно Пэмп-стрит, милорд?
— Относительно города Ноттинг-Хилла, — гордо ответил Адам Вэйн, — неотъемлемой частью которого является Пэмп-стрит.
— Не больно большой частью, — презрительно вставил Баркер.
— Достаточно большой, чтобы богач протягивал к ней свою лапу, — сказал Адам Вэйн, вскидывая голову, — достаточно большой, чтобы бедняк защищал ее.
Король откинулся на спинку кресла и восторженно задрыгал ногами.
— Все самые именитые граждане Ноттинг-Хилла на нашей стороне, — промолвил Бэк своим холодным, хриплым голосом. — У меня есть множество друзей в Ноттинг-Хилле.
— Ваши друзья — это те люди, которые продали вам за ваше золото чужой очаг, милорд Бэк, — ответил правитель Вэйн. — Я охотно верю, что они ваши друзья.
— Во всяком случае, они никогда не торговали грошовыми игрушками, — рассмеялся Бэк.
— Они торговали грошовыми игрушками, — спокойно ответил Вэйн, — они торговали собой.
— Нехорошо, нехорошо, мой милый Бэк, — заметил король, ерзая в своем кресле. — Вам не совладать с этим рыцарским красноречием. Вам не угнаться за художником. Вам не перещеголять ноттинг-хиллского юмориста. О, ныне отпущаеши — наконец-то я дожил до этого дня! Тверды ли вы, правитель Вэйн?
— Пусть они убедятся, — сказал Вэйн. — До сих пор я был тверд, неужели же я поколеблюсь теперь, когда я видел моего короля? Ведь я борюсь за великое дело, за нечто большее — если это вообще возможно, — чем очаг моего народа, чем Город льва. Я борюсь за ваше царственное видение, за вашу великую грезу о Союзе вольных городов. Вы сами дали мне это право! Если бы я был нищим и вы бросили мне монету, если бы я был крестьянином и вы подарили мне какую-нибудь ленточку на память, — неужели вы думаете, что я отдал бы ее грабителю с большой дороги? Власть над вольным Ноттинг-Хил-лом — дар вашего величества, и — видит бог! — его отнимут у меня только в битве — в битве, грохот которой будет слышен от Челси до Сент-Джонс-Вуда.