Ознакомительная версия.
В стремительно несущейся к облакам кабине роскошного лифта, с трех сторон облицованного поручнями и зеркалами, и в котором по странности — швейцар предусмотрен, по всей видимости, не был — Гай оказался один. Подъем сопровождался ненавязчивой джазовой мелодией, льющейся из невидимых динамиков под потолком. В небольшой движущейся кабине неожиданно нахлынуло что-то вроде ощущения перегрузки. Он поднял глаза и некоторое время смотрел, как на табло поочередно загораются матовые огоньки с номером проезжаемого этажа. 25, 27… 34…
— Все системы готовы к полету. Проверка дополнительных систем внутренней связи…
— Системы работают. Хьюстон, слышим вас хорошо…
— С богам, «Аполло-17». Задайте там жару!
— Сделаем, Хьюстон…
Метьюс тряхнул головой, занервничал и, отвернувшись от циферблата, встретился со своим тройным отражением.
— Начинаю предстартовый отсчет…
Снова почувствовав тошноту, он судорожно сглотнул и закрыл глаза. Лифт пришел в движение и с приятным звуковым сигналом распахнул двери перед выскочившим на «подоблачный» этаж пассажиром. Ресторан в этот час еще не открылся, и официанты, деловито снующие вдоль столов, на которых еще вверх тормашками были разложены стулья, занимались раскладыванием шведского стола для ожидаемых на завтрак постояльцев. Стеклянные двери витрины вдоль всего ресторанного этажа плавно разъехались, пропуская Гая на смотровую площадку, словно военными турелями всю уставленную туристическими телескопами, предлагавшими всем желающим повнимательнее рассмотреть грандиозную панораму расстилавшегося мегаполиса. Налетевший снаружи ветер всколыхнул белоснежные скатерти, тихо брякнула только что вынесенная из кухни ошпаренная посуда, разложенная в специальном садке рядом с банками джема и бесплатными салфетками для всех желающих.
— Эй! Эй, вы! На балконе! — оторвавшись от багетов, которые раскладывал в плетеную корзинку, окликнул один из официантов, заметив, как по ту сторону стеклянной витрины Гай взялся за поручень и одним махом перепрыгнул через него, встав на самом краю. Ощущение бескрайнего пространства сжало сердце в кулак, и оно, инстинктивно подстегнутое адреналином, сильнее заколотилось в груди. Ревущий на высоте ветер сорвал с его головы капюшон куртки, разметав светлые волосы. — Что вы делаете, туда нельзя?! Роб, почему не закрыли площадку? Вызовите охрану! Стойте, не делайте этого, сэр! Эй! Я к вам обращаюсь! Послушайте…
Позабыв про выпечку, официант бросился к разъехавшимся дверям, но Гай, не дожидаясь его, а может, попросту уже ничего вокруг себя не слыша из-за ревущего кругом ветра, обеими руками отпустил поручни и, раскинув их в позе «креста», легко оттолкнувшись, прыгнул.
— Вот черт! — отчаянно заорал подбежавший официант, перегнувшийся через перила площадки. — Придурок!
Когда мы летаем во сне, парит и наша душа, а потом просыпаемся… Чудовищная скорость, восходящий поток, рвущий кожу, складками размазывающий ее по лицу… смазанная, косо несущаяся навстречу пестрая панорама города… Кто-то ему однажды сказал, или он где-то читал, что перед смертью человек всего за несколько мгновений способен заново пережить всю свою жизнь… Падающий вдоль несущейся параллельно стене Гай не видел этого… Только что-то другое. Несоизмеримо большее, несущееся ему навстречу. Несущееся изнутри. Неожиданно Гай что-то почувствовал, как…
Гай. Га-ай… ты слыш-ш-ш-шишь меня-я… Га-ай…
Тишину, мягко обволакивающую его, нарушил тонкий протяжный звук, колеблющийся на одной ноте, но с каждый секундой морфируясь все сильнее, набирающий силу, краски, эмоции…
Гай… Встань и иди…
Гай открыл глаза, вслушиваясь в отчаянный женский визг, воспаряющий над рокотом множества человеческих голосов. Он понял, что лежит на животе, в неудобной позе. Приподнявшись на руках, он огляделся.
— Вы видели! Вы это видели?! Он упал! Упал прямо оттуда, с самого верха!..
— Господи Иисусе! Да что же это…
— Он сам упал, я видела, — причитал дребезжащий старушечий голос.
— Да что ты говоришь, мать?! — нарочито издеваясь, прогудел приправленный паническими нотками хриплый бас почти над самым ухом.
Что-то орал проталкивающийся к нему охранник из холла. В стороне у газетного ларька истошно орала женщина, не спуская глаз с Гая, который, спрыгнув с вогнутой внутрь крыши такси с на все лады оравшей сигнализацией, и поморщился, отряхивая с плеча крошку от лопнувшего лобового стекла. Кто-то размахивал его кроссовкой, и ступивший на асфальт Гай понял, что при падении потерял обувь. Под голой кожей ног приглушенно захрустело стекло. Девице у ларька в унисон вторили женщины из шведской группы, которые, по всей видимости, все-таки умудрились договориться с таксистом куда их вести и сколько платить. Надсадно крича, они при этом не забывали снимать потрясенно озирающегося Гая на все — начиная с мобильников и заканчивая голофонами.
— Твою мать! Твою мать! Твою мать! — потеряв фуражку и схватившись за голову, как заведенный повторял выбравшийся из машины пузатый форменный таксист явно итальянского происхождения, с неаккуратными небритыми брылями. — Твою мать! Да что же это… Твою мать!
— Как вы, сэр? — на разные голоса, перебивая друг друга, то и дело интересовалась бурлящая вокруг, мгновенно образовавшаяся толпа. — Вы в порядке?
— В порядке?! Да он грохнулся с последнего этажа и остался жив, черт вас дери! Глядите, на нем нет ни одной паршивой царапины!
— Может, это телешоу? Скрытая камера?.. — предположил в напиравшей толпе тоненький тинейджерский голос.
— Кто-нибудь, уберите отсюда детей. Сэр? Сэр! — Чья-то рука сильно встряхнула его за плечо, пытаясь вернуть к реальности. Реальности, в которую так мучительно не хотелось. — Сэр? Вы слышите, меня…
Гай не видел и не слышал ничего вокруг. Он упал с высоты 85 метров, своим самоубийством попытавшись прекратить этот кошмар, оборвать свое ненужное, бессмысленное существование, и остался жив. На нем практически не было ни царапины. Подпираемый со всех сторон Гай обреченно посмотрел на светлеющее утреннее небо и закрыл глаза. А может быть, это всего лишь сон? Правдоподобная галлюцинация, вызванная препаратами, которые ему вводит врач? И сейчас что-то случится, и он проснется в своей палате, в которой по-прежнему приглушен свет.
Гай Метьюс продолжал жмуриться, неподвижно стоя, и напирающая со всех сторон толпа наконец-то поглотила его.
В полумраке салона вижу лица людей.
Время будто вернулось назад.
Я не знаю, что делать мне с жизнью своей.
Я давно уже этой жизни не рад.
Голос друга, которого завтра не будет,
Чтобы просто мне руку пожать.
Улыбается он, но никак не забудет,
Что так скоро ему навсегда уезжать.
Фары светят вперед, прорываясь сквозь мглу,
И деревья уносятся вдаль.
Почему я забыть о тебе не могу,
Ведь того, что забыто, мне, конечно, не жаль.
Я хотел бы заплакать, но кончились слезы,
Остался лишь в горле комок.
Я понял так много, но понял так поздно.
Прости и храни тебя Бог.
Песня из дебютного альбома Элвиса Маккормика
Натянув на голову капюшон толстовки, Гай критически оглядел свое отражение в мутном зеркале. Недельная щетина на лице, мешки под глазами, и кривая нервная ухмылка. Стоя посреди загаженного мужского туалета приюта для бездомных, Метьюс лихорадочно думал над тем, как ему быть дальше.
Ознакомительная версия.
