лучше превратить в камень? Дед ведь решил именно это... Потому что каменные дети, пока не понадобятся, тихо стоят в углу в полумраке его кабинета и не требуют хлопот?
Но здесь деду ее никогда не найти.
Колдун протянул к ней руки, и она опять позволила себя снять, как недавно с ветки. Да, о ней здесь будут заботиться. Здесь не поймут, кто она такая. Досадно, что, когда он вот так несет ее на руках, прижав к себе как сокровище, не видно его темных глаз. Но по таким темным, старым глазам немного поймешь.
Замок был большим, но ей было, с чем сравнить, и, пока колдун нес ее по богато убранным, но кое-как освещенным переходам, залам, покоям, стало совсем скучно и захотелось спать. В столовом зале, где он наконец поставил на ноги, в дальнем конце пылал огромный камин. Если разбежаться и туда кувырком... А что там, на той стороне? Какие напасти? Снег, дождь, пустыня? Или, тьфу-тьфу-тьфу, дом, кабинет деда? Риск есть. Ладно, спокойно. Она промокла, устала, а тут тепло. И обильно накрытый огромный стол, от которого так вкусно пахнет.
Колдун смотрел внимательно, но ласково (дед никогда так не смотрел!) - высокий, почти огромный, со старыми умными глазами. Но умных глаз, всегда изучавших ее, много было. И старых, и юных... Она вспомнила о выпавшем из ожерелья среднем кружочке и снова огорчилась. Вынула его из кармана куртки, повертела, пытаясь понять, как так случилось, что он вывалился. Колдун сел на стул рядом и протянул ладонь. А что, он ведь может починить? Она положила кружок ему в руку, сбросила на пол насквозь промокшую куртку, расстегнула лямки мокрого снаружи и отсыревшего внутри комбинезона и, скинув хлюпающие ботинки, долго из него выбиралась. Колдун следил за ней, подняв брови. Она, смутившись, одернула измятый оборчатый подол платья, потом стащила с себя влажный тяжелый свитер и наконец добралась до ожерелья. Расцепила замочек под мокрой косой и, осторожно сняв, положила его, тяжелое, на край стола. Без ожерелья стало немножко страшно. Оно, подарок деда, было - как последняя связь с прежним. Ох, только не думать. Не думать. Не вспоминать.
Колдун прекрасно ее понял. Он вложил центральный кружок в гнездо, причем сразу правильно; без чар, лишь мощным физическим усилием пальцев поджал отогнувшиеся зажимчики на место. Она невольно улыбнулась ему. Потом они вместе долго возились, зацепляя крошечное звено цепочки куда нужно - у него были слишком большие пальцы, чтоб с этим справиться, но когда она зацепила наконец крохотное разомкнутое звено, он сжал его почти без усилия. Теперь все держалось крепко... Только почему центральный кружок вообще отцепился и выпал? Он ведь был под свитером и курткой, она ни за что не цеплялась ожерельем, чтоб так повредить его... Она вообще его очень берегла, почти не надевала, только любовалась. Дед ведь никому ничего не дарил. А ей - вот... В принципе, дед если и любил кого на свете - так только ее. Потому что младшая и самая умная. Да только для деда эта любовь была еще одним резоном поскорее превратить ее в статую.
- Спасибо, - надев ожерелье и полюбовавшись, она с радостью поблагодарила этого чужого человека, который в статуи никого превращать не умеет.
Тот кивнул с улыбкой и тоже что-то сказал. Странные у него все же глаза. Темные, бездонные. Ласковые. С ожиданием каким-то непонятным. Не жадные, а словно бы умоляющие о чем-то. Ей вдруг стало холодно в тонком платье. Оно было из плотной черной тафты, все в черных и золотых вышивках, в мелких изумрудиках и алмазах, тяжелое и колючее, с пышной оборчатой юбочкой - очень красивое, новенькое, праздничное, первый раз надетое сегодня утром - а теперь влажное и измятое. И колготки мокрые, и ноги стынут без обуви на каменном полу. Она посмотрела на мокрые башмаки - в грязи и прилипших травинках и листиках - не обувать же их. Черные туфельки с крошечными золотыми бабочками на пряжках остались дома... И нечего их вспоминать.
Колдун глянул ей на ноги и тут же поднялся, подхватил на руки и понес к жарко пылающему камину. Тепло потянулось навстречу, и она засмеялась невольно, протягивая руки к огню. Колдун остановился и о чем-то серьезно спросил. Потом засмеялся и посадил на ближайший к огню высокий стул, придвинул вместе с ней к столу; сам сел напротив и велел что-то слугам. Тех вдруг набежало что-то очень уж много, мелких и худых, в серой красивой одежде. Они забрали и утащили ее сброшенную мокрую верхнюю одежду, подсунули ей под ступни скамеечку с мягкой подушкой. Худенькая женщина осторожно укутала ей плечи невесомой золотой шалью и вытащила поверх влажную косу. Сразу стало теплее.
Колдун не смотрел на слуг, он смотрел лишь на нее и улыбался. Но попятившуюся было с поклонами женщину остановил вопросом. Та тут же опустилась на колени, прижала руки к груди и пугливо, но обстоятельно ответила. Колдун кивнул и с несколько странной интонацией, будто обращался к тупому ребенку, внятно сделал несколько распоряжений.
Сама она уже согрелась и потому, может быть, чрезмерно осмелела. Ей стало вдруг интересно, о чем он говорит. Она знала, как научиться понимать любой новый язык. Для этого нужен симбионт - но все симбионты и, кажется, вообще весь расцвет технологического синергизма остался дома. Но ее еще маленькую научили, как можно сделать любую нужную вещь из огня, если, конечно, понимаешь, как эта вещь устроена. Ее больше всего интересовало устройство симбионтов, и что там простенький лингвистический... Она встала, подошла к огню и поймала ближайший лепесток огня, не дав ему улететь за братьями в пустоту и дым трубы. Погладила, как котенка, потом свертела из него обруч симбионта и сосредоточилась, вытягивая плазму в плети и пасмы венка и задавая программу всем кваркам и мюонам сгорающего и никак не могущего сгореть в ее руках газа. Надела огненный обруч на голову и повернулась к людям - теперь надо слушать. Но слушать было нечего: слуги все скорчились на коленях лицами в пол, а сам колдун, побледнев, смотрел на нее с восторгом и изумлением. Его кружевной воротник слегка дрожал. Руки тоже.
- Говори со мной, - попросила она. - Кто ты такой? Как тебя зовут? Ты - царь здешней земли?
В замке было сыро, холодно и противно. Да и средневековая, наивная роскошь занимала ее только поначалу. Как и тот факт, что она теперь здешняя царевна. Жить
