среди роскоши и церемоний, но без электричества так же неудобно, как носить чудовищные платья, которых, унизав и усыпав тяжелыми драгоценностями, натащили для нее так много. Пышные тяжелые, многослойные юбки до пола, жесткий панцирь корсета, узкие рукава отбивали охоту шевелиться. Из любопытства она позволила так себя нарядить, повертелась перед зеркалами, попробовала потанцевать - и тут же переоделась в свое. Потом распотрошила первое попавшееся новое золотое платье - к ужасу нянек, особенно главной, грузной старухи с маслеными поросячьими глазками - потребовала швейные принадлежности и принялась за дело. Шить она не умела, но конструировать - вполне. Возня с тяжелой тканью, тесьмой, пуговичками, крючочками и с иголками, с нитками на деревянных катушках отвлекла ее от мыслей. Колдун - ему доносили о ней все - прислал робких белошвеек, вышивальщиц и прочих мастериц. Они сперва тряслись от страха, но попривыкли быстро - смешно бояться маленькую девчонку, плохо понимающую в выкройках. Но она не лезла при них к огню, быстро училась, они - тоже, и уже к вечеру первого дня было готово очень хорошее и правильное платье. И красивое. Со всем остальным дело тоже пошло на лад. Туфельки и башмачки ей вообще все понравились с первого взгляда. А также всякие смешные, грубоватые брошечки, заколочки, подвесочки, цепочки и всякие другие украшения, переполнявшие сундучки и шкатулки в комнате с зеркалами возле спальни. Свое ненаглядное ожерелье, конечно, она не снимала никогда, но ей понравилось играть с яркими драгоценностями.
Потом стало скучно.
Потом опротивело все.
Она едва отыскала в ворохе гардеробной свое черное платье, надела и, прогнав всех нянек, затаилась в холодных, бестолково роскошных комнатах.
Домой - никак. Нельзя. Ей там - не жить. Да, дед иногда оживляет своих умных каменных детей и посылает куда-то с важными и жуткими поручениями. По мере надобности. Каменные дети не растут и не стареют. А, как страшный боеприпас, ждут своего часа в полумраке дедовского кабинета. А она и так уже слишком большая, сказал дед, мол, ей пора... Вот тогда она и прыгнула в камин. Все. Она не будет каменной куклой.
И исправить все равно ничего нельзя. Вернуться - невозможно. Хотелось плакать от беспомощности. Но что слезы - вода... Когда наступили сумерки, в комнатах стало так промозгло, что она сама - занозив об дрова палец - разожгла огонь в большом камине, притащила большую подушку и устроилась как можно ближе к огню.
Вытащила занозу. Огонь согрел и успокоил. Да, она все сделала правильно. Вот только это место, где она стала царевной... Очень неприятное. Но, может, это все из-за поздней осени за узкими окнами, из-за пышного бесполезного богатства, прикрывающего убогость средневекового быта? Зато никто тут не превратит ее в камень.
Как холодно... Только у самого огня тепло, но весь жар бессмысленно уносит в трубу и, стоит огню погаснуть, комната снова сделается холодной и промозглой. Она постаралась вспомнить, как дома поддерживался микроклимат в комнатах, когда снаружи осень или зима, но поняла, что вообще этого не знала. Пол под ковром в ее комнате всегда был теплым, а когда снаружи снег - теплыми становились и стены. Никаких каминов. Кроме того, ужасного, старинного, в покоях деда... Только в нем она впервые в жизни увидела огонь года два назад. Дед, когда потом присылал за ней, всегда велел разжигать огонь в камине, даже летом, и разрешал ей играть с ним. Рядом с огнем легче было с ним разговаривать. Тогда деда она не боялась, хотя его вопросы всегда были куда острее и важнее вопросов всех других. И у него изредка можно было спросить что-то самое важное... Он был добр. Любил. Ожерелье подарил. Но вдоль темной стены его кабинета стоят каменные дети... И она видела там место для себя: постамент из белого мрамора с резьбой в цветочек...
Утром колдун прислал за ней, подарил красивый золотой веночек с рубинами и спросил, чего бы ей хотелось. Он явно был в курсе, что вчера она вела себя как капризная маленькая дурочка, и искренне хотел ее развлечь. Ей хотелось теплого пола и солнца за окнами, но это ведь смешно... Она только спросила, долго ли еще до снега. Колдун ее не понял, и до обеда они беседовали о временах года и эклиптике планет. Оказалось, что в здешнем мире плавной смены времен года нет. Есть только два периода, серый - когда мокро и холодно, и белый, когда сухо и жарко и белое солнце льет такой жгучий свет вниз, что люди прячутся под каменными крышами или уходят в подземные города. Она просчитала возможную эклиптику планеты и огорчилась. Времени у этого мира оставалось очень мало. Но Колдуну она не стала этого говорить. На его век планеты хватит.
И все меньше ей казалось смешным, что самый могущественный человек и волшебник в этом мире не знает азбуки природоведения. Еще он мягко пытался выяснить, откуда она взялась тут посреди поля из пастушьего костра, но не рассказывать же про дом... Она только все-таки проговорилась про теплые полы.
- Тебе скучно, - задумчиво сказал Колдун. - Ты тоскуешь о доме и тех, кто тебя там любил. И ты совсем еще ребенок... Верь мне, я буду очень тебя любить и выполню любое твое желание. Хочешь... Хочешь, у тебя будут подружки, такие же маленькие девочки? Тогда не будет так скучно?
Нет, про дом точно нельзя рассказывать. И нельзя говорить, как противен этот серый холодный мир, такой сырой, такой чужой, такой старый. Такой никчемный. Ну, замок. Стены крошатся от сырости, горничные бьются с плесенью, не в силах победить... Мокрые поля вокруг...Тучи серые, солнца нет. Тут не то что роботов и воздушных кораблей, тут даже велосипедов нет...Она чуть не заплакала, вспомнив свой нарядный голубой велосипедик с белыми колесами и рябь фиолетовых теней на веселой парковой дорожке. А вокруг яркие громадные клумбы... На синем небе солнышко... Так, не реветь. Не сметь. Стоит ему проведать, что ей тут противно, охрану ужесточат. Собственная мысль ее удивила: она что, уже хочет сбежать отсюда? А разве - нет?
А разве - не давно пора?
- У меня никогда не было подружек. - Конечно, в книжках она читала, что дети дружат между собой, играют друг с другом. - Для детских забав у меня не было ровни.
- Так здешние девчонки и не будут тебе ровней. Даже мои дочери.
- Твои дочери? Разве они не царевны?
- И без
