дождь. Колено все ноет. Не унять. Ничем не разогнать сырые облака. Льет и льет. Девочке тошно смотреть на серую сырость. Его мир в ее глазах убог и беден - и даже если бы вокруг замка мир был солнечным и зеленым, как в несколько еще нежарких, но ясных дней весной, после которых наступает белая жара, девочке все равно тут было бы скучно. Ей неинтересны робкие подружки, хотя для игр с ней отобрали трех самых смышленых ее ровесниц и даже переодели в специально сшитые платьица, такие же, как у нее. Ей не нравятся аляповатые драгоценности. Она перестала бегать по замку и заглядывать во все комнаты - наверно, потеряла надежду найти хоть что-то интересное. Она больше не надевает свою мальчишечью одежку и не катается на подаренном пони в начисто промытом дождем дворе. Она почти ничего не ест, как бы не старались повара. Ее карие глазки не улыбаются и не оживают детским любопытством. Она плачет ночами. Он прислал ей котенка, но его нянчат ее подружки, хотя поначалу она, как любая девочка, обрадовалась нежному зверьку... Как удержать ее? Чем? Заточить в башню? Она сделает себе крылья из огня и улетит. Она сказала, что этот мир обречен. Что в лучшем случае у планеты - что такое планета? - есть три-четыре тысячи лет до того, как изменения орбиты - что такое орбита? - превратят климат - что это? - в совершенно непригодный для теплокровных животных. И растения тоже погибнут. Сельскохозяйственное общество обречено. У него не было причин ей не верить. Ее хорошо учили. Магия ее прежнего мира сильнее, чем здешняя. И ее, вероятно, готовили к тому, чтоб сделать великой волшебницей... Нехорошо, когда так умны девчонки. Когда они так много знают о природе вещей. Опасно. И неприятно... Хотя она лепечет что-то о науке, о школах, что бы это ни было, о какой-то "тизике"... или "физике"? Не важно. Она права. Он помнил по детству легенды о ясном и нежарком солнечном лете, об огромных урожаях пшеницы, о тучных стадах, о яблоневых и вишневых садах. На картинках в старых книгах нарисованы цветы и фрукты, которых сейчас нигде не найти. Их нет. Если легенды правы, погода постепенно превращается во врага и в конце концов прикончит всех. Козы вымрут, брюква сгниет. Егеря говорят, что оленей, кабанов, даже зайцев в лесу почти нет. Леса захвачены ядовитым лишайником, плесенью и склизкими зловещими грибами, завалены догнивающими стволами громадных деревьев, которых никто, даже он сам, не помнит стоящими...
Паж доложил о няньке. Старуха являлась с отчетом в полдень и по вечерам, и с каждым разом румянца на ее гладкой физиономии убывало. Да и сама физиономия теряла гладкость... Сегодня она была аж сизая, а синеватые губы тряслись. Все ее шали и обвисшие юбки тоже тряслись.
Он молча кивнул. Старуха кое-как собралась и доложила:
- Ночью не плакала. Завтракала получше. Пила молоко. Но... Котенок. Котенок!
- Что "котенок"? - терпеливо спросил он. - Успокойся. Ты хорошая нянька.
- ...Велела растопить камин... Сидела на полу перед... Думала. Играла с котенком. Потом... - старухе отшибло дыхание. Она перемоглась, икнула и продолжила: - Голыми руками... Выгребла угли и слепила... котенка. Пару раз совала его в огонь и что-то шептала... Живой котенок-то... Получился живой. Теперь остыл, и - шерсть серая, как у нашего, уши... Глазики... Живой. Играет. Мяукает. Я не могу отличить, который наш, а который... из угольков.
- А девочка? Она играет с котенком?
- Нет, - старуха потрясла головой. - Она задрожала и велела немедленно их убрать из каминной. Она сидит и смотрит в огонь... Ах да. Она велела поймать мышь. Но не давать котятам. А принести ей. В клеточке. И еще велела принести дров. Самых сухих, самых лучших. И велела, мой господин, передать вам, что если вы соблаговолите, прийти к ней.
- Пусть приходит сама, - мягко сказал он. В конце концов, она всего лишь маленькая девчонка, даже если она лепит живых котят из углей. Девчонки должны знать свое место. Даже царевны должны быть послушными. - Распорядись, чтоб тут затопили камин. ...Лучшими дровами.
Свет его очей явилась хмурая, серьезная, невыносимо умная даже с виду... Ох. Какая же она крохотная, тоненькая. Ростом ниже дверной ручки... Какая нежная. Как много ума и характера в этом жалком тельце. Зачем ее воспитали - такую? Что это за страна с той стороны огня, в котором мелкие девчонки так сильны? И опять она в своем черном платьице и прежнем ожерелье с зелеными камнями. Подол и рукава в золе...Сердито сверкнув карими глазками из-под бархатных бровок, она поставила на край стола золоченую клеточку с облезлой мышкой.
- Добрый день.
- Здравствуй.
- Я не могу выйти за тебя замуж, - мрачно сообщила она. - И ты не сможешь меня заставить, правда?
Сердце, жалкое, стиснулось, как у глупого мальчика. Она опять права. Она - ребенок, он - старик. Она никогда не полюбит его, как ни задаривай драгоценностями. Ей плевать на драгоценности. Она, наверное, хочет звезды или луну с неба - которых в это время года не видно из-за глухой пелены облаков.
- Ты не горюй, - еще мрачнее сказала она. - А ты что, меня полюбил?
Какие невыносимо прямые вопросы она задает. Он только кивнул.
- А мне нельзя никого любить, - она открыла клеточку и брезгливо вытащила запищавшую мышь. - Потому что любое существо, которое я поцелую, превратится в камень, - она, морщась, смотрела на извивающуюся мышку, которую двумя пальцами уверенно держала за шиворот. - Ффу... Что-то я не понимаю, жалко мне ее или нет... ну, мышиная жизнь и так короткая. Так, быстро, - скомандовала она самой себе и, почти нежно пригнув вниз зубастую мордочку мышки, мгновенно прикоснулась губами к ее голове. - Ой, ффу... - бросив на стол загремевший камешек, принялась вытирать губы рукавом. - Вот, видишь?
Он наклонился к столу - глаза стали хуже видеть, что ли? Или в комнате потемнело? Мышь не превратилась в булыжник, она - стала каменной. До последней шерстинки. Скрюченные лапки с жалкими пальчиками, бусинки глаз, от удара об стол обломившийся тонкий хвостик. Серый камень на изломе чуть искрился.
- Вот, - сказала девочка и заплакала. Схватила мышку и швырнула в пламя камина. - Ужасно. Да, и неправда, что ты меня любишь, потому что ты даже не спросил, как меня зовут!
