закона о медицинском обслуживании, ни медицинского права. Варварство, согласитесь?
— Бесспорно.
— Я изучил аргументацию и рассуждения тех времён. С позиций сегодняшнего дня в них крайне мало смысла. Но в запрете экспериментов над людьми смысл есть, и немалый. Потенциал для злоупотреблений безмерно велик. Все генетические исследования сопряжены с повышенной опасностью. Так что были выработаны законы… а потом их увековечили в камне. Никто эти законы не пересматривал более двух сотен лет. Моё мнение таково: пора наконец их переосмыслить.
— И к чему вы пришли?
— Чёрт возьми, Хилди, мы только начали! Многие запреты на генетические исследования возникли в те времена, когда нечто выпущенное в окружающую среду теоретически могло привести к катастрофе. Но сегодня у нас есть и экспериментальные площадки, и гарантирующие от ошибок средства изоляции. Можно вести работу на астероиде, а если что-нибудь пойдёт не так, закрыть его на карантин, а потом и забросить на Солнце.
Ничто из этого не вызывало у меня протеста, о чём я и сообщила, а потом переспросила:
— Так всё-таки как насчёт экспериментов над людьми?
— Мне от них не по себе, как и вам. Но это всё потому, что нас так воспитали: приучили смотреть на них как на зло. Мои дети свободны от подобных предрассудков. Всю жизнь я говорил им, что они должны быть способны задаться любым вопросом. И предпринять любой эксперимент, если только у них есть разумное предположение о его исходе. С этим я им помогаю, я и другие родители.
Возможно, на лице у меня отразилось сомнение. Что было бы вполне закономерно: я усомнилась.
— Предвижу ваши возражения, — сказал Смит. — Вы собираетесь напомнить мне старый довод о сверхчеловеке.
Я не стала возражать, и он продолжил:
— Думаю, пришло время рассмотреть его заново. Раньше этот аргумент звучал как упрёк: "Не играйте в бога!" Такая терминология вышла из моды, но суть упрёка осталась. Если мы собираемся поставить задачу генетическим способом улучшить людей, создать нового человека, то кому выбирать критерии? Так вот, могу сказать вам, кто их выбирает сегодня, но готов об заклад побиться, вы и так знаете.
— ГК? — недолго думая, предположила я.
— Идёмте, — откликнулся Смит и встал из-за стола. — Я вам кое-что покажу.
* * *
На этот раз мне оказалось весьма непросто за ним угнаться — было бы куда легче в лучшие времена, но не в нынешнем моём состоянии толстушки-кругляшки. Смит был одним из тех любителей идти напролом, которых нелегко отвлечь, если они решили куда-то направиться. Всё, что мне оставалось, это ковылять вперевалочку за ним по пятам.
В конце концов мы достигли основания корабля, о чём я догадалась главным образом потому, что остались позади коридоры квадратного сечения и повороты под прямым углом и начались беспорядочные хитросплетения ходов Великой Свалки. Вскоре после этого мы спустились на несколько ступеней и оказались в туннеле, прорытом сквозь твёрдый камень. У меня до сих пор не было ни малейшего представления о том, как далеко простирается эта сеть. Я заключила, что можно добраться до самого Кинг-сити, не выходя на поверхность.
Мы пришли на заброшенную, тускло освещённую станцию туннельного поезда. Вернее, заброшенной она была когда-то, а хайнлайновцы её восстановили: сгребли весь хлам на платформе в один конец, провели новое освещение и привнесли другие подобные штришки комфорта. Над серебристым сияющим рельсом парил шестиместный вагон устаревшего образца на магнитной подвеске. Дверей у него не было, краска облупилась, а на борту ещё читалась надпись "Маршрут: кварталы 5–9". А список давно не существующих остановок на этом маршруте не оставлял сомнений: наш малютка совсем старичок.
На сиденьях, ободранных до самого остова, кое-где валялись подушки. Мы уселись на две из них, Смит дёрнул за верёвку, приведя в действие небольшой колокольчик, и вагон заскользил по рельсу.
— Сама идея создания сверхчеловека обросла с годами солидным негативным багажом, — продолжил Смит, будто мы и не прерывались на пеший бросок. И будто бы он нуждался ещё в одной обидной характеристике. — Насколько мне известно, немецкие фашисты были первыми, кто всерьёз предложил эту идею, в рамках недействительной и безумной расовой схемы.
— Я читала об этом, — откликнулась я.
— Приятно поговорить с тем, кто хоть немного знает историю! Тогда вы наверняка знаете, что ко времени, когда стали возможными генетические эксперименты, появилось ещё больше возражений. Многие из них были по существу. А некоторые справедливы до сих пор.
— Но именно этого вам хотелось бы добиться? Появления сверхчеловека?
— Само это слово сразу отталкивает. Не знаю, возможно ли — и желательно ли — появление сверхлюдей. Думаю, рассмотрения достойна идея изменённого человека. Ведь, если подумать, наши телесные оболочки возникли в ходе приспособления к существованию в среде, из которой мы уже изгнаны…
Окончание фразы я пропустила, потому что как раз в это время мы столкнулись лоб в лоб с другим вагоном, шедшим в противоположном направлении. Разумеется, на самом деле этого не случилось. Конечно же, это был не другой вагон, а отражение фар нашего собственного в очередном зеркальном барьере вездесущего нуль-поля. И само собой, мне вовсе не было нужды вскакивать с диким криком и видеть, как вся жизнь проносится перед глазами… Ручаюсь, и вы бы не стали делать ничего подобного. Или, может, я просто туго соображаю.
Смит оказался другого мнения. Он рассыпался в извинениях, когда понял, что произошло, и позаботился заранее предупредить меня о следующем ожидавшем нас сюрпризе, который и случился примерно минуту спустя. Нуль-поле перед нами исчезло, и с лёгким порывом ветра мы ворвались в безвоздушное пространство. Здесь мы как следует набрали скорость, так, что стены туннеля расплылись в свете наших фар. Глаза не успевали сфокусироваться ни на одной детали.
Смиту было что порассказать об эргономическом проектировании людей. Я поняла не всё, потому что пока не научилась свободно пользоваться нуль-скафандром и была сосредоточена на том, чтобы не дышать. Но основное содержание его речи я уловила.
Он полагал, что хотя Гретель выбрала ошибочный метод, цель она поставила перспективную, и я согласилась с ним в этом. Строго говоря, мы либо создаём себе окружающую среду, либо подстраиваемся под ту, что есть. Ни один вариант не лишён потенциального риска, но давно уже пришла пора хотя бы начать обсуждать вторую альтернативу.
Возьмите, к примеру, состояние невесомости. Большинство людей, проводящих много времени в свободном падении, тем или иным образом приспособили к нему свои тела, но всем им пришлось делать операции. Ноги у человека слишком мощные для невесомости; оттолкнись посильнее, и можешь череп расплющить о потолок. А ступни
