class="p1">Мельяр покачал головой и погрузился в привычное раздумье.
С Дидро происходило странное. Слова Мельяра произвели на него гипнотическое действие. Голова стала тяжелой, глаза захотели закрыться, Дидро подумал, что придется поддерживать веки пальцами, и эта мысль ввергла его в никогда не испытанное состояние.
Он прекрасно понимал, что сидит в кресле, ладони на подлокотниках, палец на кнопке мобильника, голова опирается на подголовник. В то же время он находился на плато перед пещерой, был прохладный, но ясный летний день.
Он смотрел в глубину пещеры. Еще не вошел, но знал, что должен войти первым и никого не впускать, пока все не осмотрит, хотя студенты уже входили и натоптали, и что-то наверняка трогали. Он не вспомнил эти свои мысли – он снова их подумал. Не воспоминание это было, а реальность, в которую он вернулся, странным образом ощущая и тепло подлокотников, и прохладу утреннего воздуха. Он увидел движение внутри пещеры – и это точно была не воспоминание, потому что ТОГДА ничто в темноте не двигалось. В пещере находилось что-то, к чему он не хотел прикасаться, но к чему его тянуло. Пугало и притягивало, зазывало и отталкивало.
Дидро шагнул. Это оказалось не так-то просто, сидя в кресле: возникло неприятное ощущение, которое он не мог ни определить, ни отогнать. Он крепче ухватился за подлокотники и сделал еще шаг. Пещера звала его, и он шел на зов, зная: то, что он увидит, станет для него не просто шоком, но чем-то более страшным, чем шок, более невероятным, чем призрак отца, явившийся ему однажды в детстве, когда он проснулся ночью от непонятного возбуждения и увидел на фоне светлевшего окна еще более светлый силуэт, в котором не мог не узнать мужчину, у которого он год назад сидел на коленях и слушал страшную и веселую сказку. Призрак исчез спустя пару секунд, а ощущение осталось на всю жизнь и сейчас повторялось.
Там двигалась смерть. Призрак смерти? Или она сама?
Чушь. Но кто-то двигался там, в темноте.
Дидро еще крепче вцепился в подлокотники и включил фонарик, отобравший у темноты лишь мелкие камни у входа. Но движение в глубине прекратилось, а может, из-за светового контраста стало невидимо, затаилось, ждало.
Помедлив, Дидро уперся ногами в пол комнаты, ощущая его неподвижную уверенность, и быстрым шагом (пусть студенты не подумают, что он колеблется) вошел в разверстый зев, будто в пасть левиафана.
Ощущение, которое Дидро так и не смог определить, отпустило его мгновенно. Просто пещера, каких сотни в этих горах. Он подался вперед, обхватил руками колени, отпустив, наконец, подлокотники, которые, как ему показалось, облегченно вздохнули (или это был вздох Дорнье?). Повел лучом фонарика вдоль стен (сухо, хотя в воздухе стояла едва ощутимая сырость), осветил пол (несколько рюкзаков, разложенная салфетка с остатками еды, раскрытый спальник), а чуть дальше… Как и сказали студенты. Тело их товарища лежало на левом боку, рана в затылке хорошо была видна в ярком луче фонарика. Крепкий удар, и камень, которым кто-то нанес рану, должен быть где-то здесь.
Дидро обошел труп, чтобы посмотреть мертвецу в лицо.
Дорнье, да.
Как, сказали студенты, звали их товарища? Понсель?
В движении воздуха, принесшего тление, Дидро ощутил что-то еще. Живое. Человеческое. Знакомое.
Запах парфюма, мужской одеколон, который он терпеть не мог и которым пропах, как ему порой казалось, весь полицейский участок.
Кто-то дышал ему в затылок.
Дидро медленно обернулся, подняв фонарик. Глаза были знакомые. Такие же, только живые. Как у Дорнье, лежавшего на камнях. То есть Понселя. То есть… Да бог с ним, как его зовут, как звали… Он стоял, загородив дорогу к выходу, и спокойно смотрел, как полицейский хватает ртом затхлый, напоенный мертвечиной, воздух.
Камень, которым была нанесена рана, Дорнье держал в правой руке, а левую поднял и прикрыл глаза – то ли от света, то ли от взгляда Дидро.
– Ну вот, – произнес он, почему-то не открывая рта. Голос доносился то ли от стены слева, то ли от нее только отражался, а источник находился справа. Голос будто бродил по пещере и возникал то тут, то там. – Ну вот, пазл у вас сложился, наконец, господин дивизионный комиссар?
«Курсант-лейтенант», – хотел поправить Дидро, но Дорнье, стоявший перед ним, молчал, а тот, что говорил, был прав. Дивизионный комиссар, конечно. Бывший.
– Нет, – буркнул Дидро. – Наоборот. Если я что-то понимал раньше, то теперь…
Правая нога в колене затекла, и он вытянул ноги, туфли шаркнули по паркету, звук был очень тихим, но, отразившись от всех стен – в комнате и в пещере – втек Дидро в уши и застыл.
– Сколько вас, Дорнье? – спросил Дидро, не позволяя голосу звучать напряженно. – Один здесь, второй мертвый в пещере, третий в пещере живой, и я могу его…
Ладони он опять положил на подлокотники, кожа кресла давно потерлась, он ощущал пальцами ее шероховатость, и в то же время (в том же ли месте?) протянул правую руку (фонарик переложил в левую) и коснулся одежды… выше… теплой шеи, подбородка, щеки… Дорнье хмыкнул и отступил назад, сразу пропав из виду, но луч фонарика легко нашел цель, и физик отвел взгляд.
– Потрогали? – насмешливо спросил Дорнье. – Вы решили, что я призрак? Вспоминайте, друг мой.
– Камень! – потребовал Дидро и протянул руку. Или ему показалось, что протянул? Или вспомнил, как протягивал руку за камнем?
– Где можно спрятать лист? – задумчиво произнес Дорнье. – Естественно, в лесу. Я не люблю английскую литературу, но патер Браун был прав. Где можно спрятать камень? Среди других камней.
– Вы не прятали камень среди других камней. Мы здесь все перевернули.
– Когда успели? – удивился Дорнье. – Вы только что вошли. Доктор Леру ждет снаружи вашего разрешения осмотреть тело.
Дидро оглянулся. Дорнье сидел на диванчике, приложив к щекам ладони, пальцы чуть заметно вздрагивали. В обычном состоянии Дидро этого и не заметил бы, он не был мастером отмечать мелкую моторику у подследственных, больше ощущал их состояние, но сейчас пальцы Дорнье его раздражали, мешали сосредоточиться, а еще Мельяр подался вперед и смотрел на комиссара так пристально, будто у него было несколько глаз, и взгляд давил на сознание. Дидро отвернулся, но встретился взглядом с сестрой и подумал, что Марго может… должна… обязана ему помочь. Она понимала что-то, чего не мог понять он. Она поняла, а теперь сидит и смотрит, как в детстве, когда
