– Сохнет-сохнет-пересохнет. Варька! Он чего – по тебе сохнет?
– Нет мам. Мы учимся вместе.
– А чего ты не умеешь? Давай я тебя ща научу?
Гоша, в отличие от Вари, привыкшей к похмельному бреду матери, решительно не мог поймать логическую нить диалога.
– Я, наверное, пойду.
– Куда? У, ворюга! Халат сымай!
– Мам, он сейчас переоденется и вернёт тебе твой халат.
– Не верю! Все мужики врут! Тут сымай!
– Я, честное слово, переоденусь и верну.
– Тебе что, помочь, щенок? Я же ща помогу! – Надежда двинулась на перепуганного Гошу.
– Всё-всё-всё! Не надо! Вот, снимаю, – Гоша торопливо снял халат, оставшись стоять в одних трикотажных трусах.
– О! Варька, смотри, какой у него пеструнчик маленький!
– Мам! Ты охренела?
– Ты как с матерью разговариваешь! Я тебя рожала!
Гоша в слезах выбежал из кухни в коридор, начал биться в закрытую входную дверь. Варя побежала следом.
– И этот сдристнул, – констатировала Надежда. – У меня же где-то был поплавок припрятан.
Варя забежала в ванну, сорвала с трубы невысохшую одежду, бросилась к пытающемуся дрожащими руками открыть дверь Гоше.
– Отойди, – она отодвинула соседа, ловко поддев перекосившуюся ручку, открыла дверь.
Гоша вырвался на лестницу. Роняя слёзы, побежал вверх, к своей квартире. Следом его пыталась догнать с охапкой одежды Варя.
Мальчик дёрнул дверь своей квартиры, она оказалась закрыта. Начал колотить по ней кулаками.
– Да подожди ты, придурок! Оденься.
Варя протянула мокрую охапку в тот момент, когда мама Гоши, щёлкнув замком, открыла дверь.
Увиденное её испугало не на шутку: заплаканный дрожащий сын в одних трусах и соседская девочка с его мокрой одеждой.
– Что случилось?
– Здравствуйте, тётя Оля.
– Так, заходи, – мама обняла Гошу, завела в коридор. Следом зашла Варя.
Она была дома у Гоши всего пару раз. Его мама, мягко говоря, не одобряла их дружбу. У них была точно такая же типовая хрущёвка, но, то ли из-за чистоты, то ли из-за хорошего ремонта и нормальной мебели, она казалась намного больше.
– Мальчишки?
Гоша покосился на Варю.
– Да, – зачем-то соврал сквозь всхлипы сын.
– Спасибо, Варя.
Женщина забрала одежду из её рук, отнесла и сразу положила в стиральную машинку. Включила режим интенсивной стирки.
– Варя, спасибо, дальше мы сами разберёмся. Иди домой.
– Ну, хорошо.
Девочка вышла из квартиры, спустилась на свой этаж. Постояла перед дверью, подумала. Вышла из подъезда в майский закат.
Глава 16
Матвея, как и Марка, давно перевели в основной отдел, где сидели авторы сначала Подмосковной, а после объединения, уже Московской редакции. Территориально ничего не изменилось – тот же офис, те же коллеги. Просто поменяли вывеску и Анаэль переместилась на одну ступеньку карьерной пирамиды вниз – у неё появился начальник, креативный продюсер.
Матвей не смог работать в многолюдном офисе. Гул голосов убаюкивал, всплески смеха отвлекали, громкие споры расстраивали. Он попросил Анаэль вернуть его на пустой этаж, и она легко согласилась. Задания он теперь получал крайне редко.
Однажды его осенило: ему скидывают писать сценарии только для одного из близнецов. То есть, «настоящий» автор пишет основную линию, а его работа нужна только для того, чтобы немного выделить одного из новорожденных. Достаточно даже одной строчки, типа: «Учитель предложит записаться в школьный хор, если согласится, появятся новые друзья». Матвей, конечно, старался. И через какое-то время у него стало получаться. Он перебирал в памяти ситуации, которые, как он сейчас понимал, могли повлиять на его земную жизнь и представлял, что было бы, если бы он тогда сделал другой выбор.
– Что пишешь? – Петрович, громко хлюпая чаем, заглянул через плечо.
На столе перед Матвеем лежал чистый лист с началом фразы: «Прохожий похвалит твою одежду…»
– И ты в него влюбишься! – предложил Петрович.
– Так нельзя. Я не хочу решать за человека влюбится он или возненавидит.
– Ну, не знаю. Ты так долго учился, чтобы рефлексировать над каждым словом?
– Это лучше, чем словесный понос некоторых.
– Ты про Марка? Зря, кстати. Он работоспособный. Однажды такой же, как он, получил «Перо» за судьбу Толстого.
– Я не Марк. А он графоман и карьерист. Насколько я знаю, он кроме Москвы ещё где-то подрабатывает.
– Да. На редактора стажируется. Но ты не переживай. У тебя свой стиль. Вот ты что написал?
«Книгу перемен».
Петрович уставился на Матвея, забыв про чай.
– Родная душа, братское сердце… Я, вообще-то имел в виду в «Божьем Промысле». Но это тоже круто. Я когда-то давно писал китайские трактаты.
