— Молодецкие казаки, что у тебя в послушниках были, дорогу показали.
Игумен рассвирепел, воздел тонкие руки с обвисшими рукавами чёрного облачения, как коршун крылья:
— А что если я вас всех на дыбу?
— Годе тебе, старче, людей в железА‑то заковывать да на дыбе пытать, — раздался басовитый голос с неба.
Чужестранец и казаки на конях задрали головы. Над подворьем висел блестящий, как серебро, воздушный корабль, который подлетел так бесшумно, что его никто и не приметил.
* * *
На корабле бородатый бранный муж в расшитом золоте кафтане басил с высоты далее:
— Летошний год вон какой ячмень уродился, батька! А ты деток наших на толчёной коре пополам с лебедой держал. Нет бы их зелёной перловой кашкой подкормить, так ты детву в чёрном теле моришь да монастырские сусеки житом забиваешь, чтоб тунгусам за пушнину сменять.
— Еретик! Гореть тебе в срубе! И сруб тот давно готов, — тоненько взвизгнул игумен, сотрясая посохом. — Человеку крилЕ не даны, аки птаху небесному. Человеку токмо по земле пути проложены. Как ты посмел меня ослушаться и не разбил бесовское воздухоплавательное творение Еропки Криворукого!
— Я и махолёт Петрухи Крапивного от тебя спрятал да корабли с водомётными движителями не спалил, а в тихий затон отогнал с глаз твоих долой. А то дай тебе, мракобесу, волю, так ты всех в лапти обуешь и в звериных норах поселишь… Эй, робяты, разойдись, — крикнул могучий бородач казакам. — садиться буду.
Воздушный корабль выпустил серебристые лыжи и бесшумно опустился на землю.
— Не сметь осквернять патриаршего подворья! — завопил игумен.
— Какой из тебя патриарх, батька? — усмехнулся бородач, спрыгнув на землю. — Патриархи были во время оно, да вышли все за праздностью и ненадобностью.
* * *
— Добро пожаловать на землю древлерусскую! — сказал бранный муж гостям, только чуть–чуть поклонившись, как ему положено по высокому чину.
То, что казалось золотым шитьём на кафтане воеводы, было очень тонкой кольчугой из желтоватого сплава. Из–под шапки выглядывал точно такого же металла шлем. К широкому поясу был приторочен кривой меч. Воевода вытащил клинок и показал его чужестранцу:
— Гляди, купец, какой булат теперь куём! С наваром — сердцевина мягкая, а с двух боков клинка твёрдый сплав приварен. Режет некованое железо, как острый нож мягкий хлеб.
Купец взял клинок в зубы и пристукнул по лезвию ногтем.
— Знатный сплав.
— У иноземцев такого нет, поди ты ж?
— Есть, но мало у кого. На продажу не соглашаются даже за золото. Для себя берегут. А как ты тайну булата выведал?
— Заманил к себе сытой жизнью подземных железодельных мастеров и златокузнецов с Каменного пояса. Они мне домницы с новым переделом из кричного железа в твёрдосплав наладили. Теперь у нас чернокузнецы наследные от отца к сыну, скоро и вьюноши златокузнецы в возраст войдут. Сплавы железные с редкими землями знают, чтоб булат ковать. Кольчуги непробиваемые плетут. Только вот рудознатцев ещё мало, хоть злата, серебра, редких земель да всяких сплавов самородных в земельке нашей немеряно.
Отдышавшийся игумен порозовел в щеках, прокашлялся и теперь собрался было пророкотать грозным голосом, но по–стариковски взвизгнул:
— Под землёй токмо бесы обитают, воевода, а не рукомесленники! Рудознание и огненная плавка — колдовское волхвование. Гореть им в срубе вместе с тобой!
Воевода только досадно отмахнулся от неистового чернеца.
Купец боязливо скосился на игумена и тихо спросил у воеводы:
— Твой товар оружейный за морями в цене повыше золота пойдёт. А на продажу клинков булатных у тебя не будет, княже? Хорошо заплачу.
— Непременно будет на будущий год, когда я новый завод поставлю. Только я не князь, а нарядчик Большого и Малого Острога. Князей у нас нет, потому как у нас — вече. Издалека путь держишь, купчина?
— Из Хиндусов в Фарсиды, далее в Тартарию Сибирскую, оттуда через Каменный пояс перевалил, а там до вас уже рукой подать, славный воин, — поклонился ему в пояс купец.
— На корабле воздушном?
— О кораблях воздушных в чужих земля пока что ни слухом, ни духом не ведомо. Всё на челнах, пешком, да на конях.
— В весеннюю распутицу–то?
— Поизморились людишки в пути. Отдохнуть им бы да лошадок подкормить.
— Так будьте моими гостями приветными! В моём тереме тебя и челядинов твоих никто не тронет — у меня дружина непобедимая. Э, робяты! — крикнул нарядчик стрельцам, стоявшим в воротах монастыря с длинными пищалями. — Отведите путников в гостиную избу в моём тереме. Истопите баньку и пусть бабы трапезу стряпают. Я приду, как переговорю с нашими огольцами, — распорядился нарядчик и повернулся к казакам. — Привет, головушки неприкаянные!
— Здоровы бывали, воевода! — спешились ребята.
— Где скакунов библейских заарканили?
— В степях тартарских, твоя воинская слава господин нарядчик!
— А меня, тучного, такой скакун в седле удержит?
— Наши лошадки приземистые, да на ноги стойкие. Любой из них тебя понесёт как ветер.
Нарядчик крякнул и взобрался на коня. Спешившийся казак держал на всякий случай скакуна за повод и украдкой посмеивался — неуклюж был воевода в седле.
— Вот диво дивное — стоит как вкопанный! — похлопал воевода коня по холке. — Это тебе не нашенский верховой олень. Веди меня, малец, на нём в мои хоромы. Дорогу–то не забыл за вольные годы?
Казак только усмехнулся.
— А ты, батька игумен, забудь, как гостей на кол сажать! Не старые времена на дворе.
— В набатный колокол ударю, вече созову! — возопил старец. — Вот ужо наши старшИны покажут тебе вольнодумство и чернокнижество. Из нарядчиков в холопы вечные пойдёшь, пёс.
— Скорее ты — в звонари на пёсьей колокольне.
— Вот и хорошо, что ты ещё и не ложился, купец! — обрадовался воевода, заходя в горницу гостя без стука. Двери по русскому обычаю тут не запирали изнутри. — Пока ватажники твои почивают позатрапезно, переговорим без чужого глазу в моих потаённых палатах. Там нас никто не потревожит.
Терема в Большом остроге стояли по сухим холмам на высоких стенах из каменной кладки. Под жильём в каменных стенах располагались службы, там же держали скот зимой. А бревенчатые терема, поставленные на каменных основах, были сплошь одноэтажные. На высоких Северах многоэтажный терем зимой не протопишь — сам в трубу с дымом вылетишь. Тайга на вечной мерзлоте жидкая, стволы у елок тонкие. Лес переведёшь, если деревья на дрова сечь без меры. Тут всё больше хворостом да веточным опадом топят. Избы посадского люда располагались ниже теремов, хоронясь от ветров в затишке, где потеплее.
