и рискнуть всем, точнее — почти всем. Он вскочил и приготовился дать деру, хотя Тузик, дающий деру, напоминал бультерьера, который пытается бежать на задних лапах. Далеко он не убежал. Позади что-то неприятно щелкнуло. Тузик поискал в памяти, но не нашел других вариантов того, что мог означать этот звук, кроме передернутого затвора. В подтверждение раздался приказ:
— Стоять!
Тузик остановился. Выстрелом в спину его еще не убивали, однако новизна впечатлений в данном случае не привлекала. К тому же он успел сообразить, что, если его все-таки пристрелят, то по возвращении все равно придется предстать перед незнакомцем (хоть лицом к лицу, хоть демонстрируя ему свой зад), поэтому лучше использовать последний шанс — может, выйдет не так болезненно для тельца или для самолюбия. Повернувшись, он застыл с поднятыми руками.
Мужчина направился к нему, явно ощущая себя не только владельцем территории, но и хозяином положения. Когда он приблизился на расстояние трех шагов, Тузик разглядел, что в руке у него не пистолет, а что-то другое, какой-то металлический цилиндр размером с небольшой огурец. Мужчина ухмылялся, и эта ухмылка не способствовала тому, чтобы карлик предпринял повторную попытку к бегству. Не иначе, трусость и проклятое любопытство пригвоздили его к месту. Пятьдесят на пятьдесят. Может, такой пропорцией Туз и льстил себе немного, но он и в самом деле был не прочь узнать, что это за штуковина, которую счастливчик предпочел «корвету».
— Так-так-так, — сказал незнакомец. — Кто это к нам пожаловал?
— Я просто гулял… — начал лепетать Тузик, чуя пока еще невнятную угрозу. На это у него выработался изрядный нюх.
— Хм. Просто гулял, говоришь? Эх-э-э, да я ведь видел тебя в балагане!
Тузик пожал плечиками и кивнул. Лично он не понимал, как можно получать удовольствие, наблюдая за борьбой карликов в грязи, но находились люди (и притом в достаточном количестве), которые были готовы за это платить. Так он зарабатывал на жизнь, если, конечно, подобное жалкое прозябание можно назвать жизнью.
— Ну-ка, признавайся, цыган подослал?
Вопрос поставил Тузика в тупик.
— Хрен с ним, тем лучше, — помог ему незнакомец. Карлик не знал, чем это лучше, однако на сей раз засунул свое любопытство и язык поглубже. Оказалось, правильно сделал.
— Знаешь, что это? — Перед его носом появилась штуковина, смахивающая на кодовый замок, составленный из нескольких цилиндров. На каждом цилиндре имелись какие-то символы, возможно, цифры или буквы.
— Нет.
— Купил вчера в твоем балагане.
Теперь кое-что прояснилось. Речь почти наверняка шла о покупке в «Передвижной лавке редкостей» Маркияна. Это лишь усилило пессимизм Тузика, которого одолело предчувствие, что обладателю штуковины понадобился подопытный кролик. И он его нашел. Все правильно — жену и детей лучше держать подальше от предметов, купленных у цыгана.
Словно прочитав его мысли, незнакомец с прежней нехорошей улыбочкой принялся крутить цилиндры большим пальцем. При вращении те издавали тихое пощелкивание.
— Попробуем слово из шести букв? — «предложил» большой человек маленькому, который сделался еще меньше и с удовольствием вообще исчез бы.
— Я лучше пойду, — попросил Тузик.
— Иди, — согласился незнакомец, будто потеряв к нему интерес, и принялся составлять слово из букв на цилиндрах. У карлика возникла необъяснимая уверенность, что он мог бы угадать это слово с первого раза, но из суеверия боялся произнести его даже про себя. Однако произнес. Пакость, живущая внутри, заговорила из чувства противоречия.
Раздался последний щелчок шестого цилиндра. Тузику отчего-то вспомнились роторы шифровальной «Энигмы» — об этой машинке он прочитал целую книжку, — только роторы, с которыми он сейчас имел дело (вернее, которые имели дело с ним), должно быть, кодировали какую-то старую цыганскую магию, к коей испытывал склонность Маркиян по злобности душевной и коя наконец настигла Туза столь изощренным издевательским способом.
Больше он не успел ничего подумать или почувствовать — в той жизни. Тьма рухнула на него, как стена, но не погребла под обломками, а вобрала в себя, будто один из миллионов кирпичиков.
И он сделался тьмой.
Макса вышибло из игровой консоли. Не впервые, пора и привыкнуть. Ну да, вроде бы очередная смерть, однако на этот раз что-то было не так. Какое-то багровое остаточное мерцание по краям поля зрения… будто он не отсоединился окончательно… словно зарницы надвигающейся грозы в нездешних небесах (а это сравнение уже явно из репертуара карлика, что дополнительно настораживало). Еще никогда такого не случалось. Максим растерялся и испугался. Он находился в своей игровой комнате, вне «ReLife», и в то же время частично остался там. Вот только какой своей частью? И где теперь «там»?
Насколько он знал, подобная диссоциация (еще одно Тузово словечко) была нарушением всех протоколов, правил и пользовательских соглашений — писаных и неписаных. Он, вневозрастной пенсионер, добровольно променявший часть своих гражданских прав на пожизненный «ReLife», чувствовал себя обманутым. И не просто обманутым, а угодившим в какую-то зловещую западню, глубину и коварство которой он даже не мог себе вообразить.
У него не на шутку разгулялись нервишки. Черт побери, никто не предупреждал, что после выхода можно оказаться в таком жутком состоянии! Хуже похмелья. А ведь он немало заплатил и продолжает платить — вот что особенно возмущало. Просто бесило. Однако что-то помешало ему немедленно ввязаться в разборку с теми, кто держал «ReLife». Наверное, все та же трудноуловимая неправильность. Где произошел сбой? В чем? Или, может быть, в ком? Может, он сам перегорел?
Не находя ответов, он поплелся в кухню, чтобы приготовить себе какое-нибудь пойло, то ли успокоительное, то ли возбуждающее — он и в этом пока не разобрался. Почти миновал дверь в комнату Ирины, и тут его будто дернули за невидимый поводок. Это был день (или была ночь) сюрпризов — впервые, сколько он себя помнил, Максима одолела сильнейшая потребность тотчас поделиться тем, что с ним произошло, и своими сложными ощущениями по данному поводу. А с кем он мог поделиться, если не с подругой, которая хотя бы представляет, о чем речь? Но для этого ее надо отключить от консоли. Да, это было бы грубейшим нарушением сложившегося кодекса отношений, вторжением в ее личное пространство, чуть ли не покушением на священную корову «чести-и-достоинства». Хуже, чем ворваться в запертый туалет. Он понимал разницу даже в состоянии фрустрации. В конце концов, в случае с туалетом он гарантированно обнаружил бы там писающую Ирину, а вот кого он застанет в ее игровой комнате — большой вопрос. Нет, лучше так: Большой Вопрос.
И тем не менее он сделал это; страх и чувство потерянности оказались сильнее
