ночами и вспоминаю Хака. А когда Хака удается забыть, начинаю вспоминать Дорина. Его глаза. Лицо. Тепло его тела. Знаешь, с ним все это было совсем не так. Я хотела не секса. Я хотела его. Прижиматься к нему. Обнимать его. Целовать. Чувствовать его дыхание. Слышать его голос. А сейчас ничего этого нет. Только долгие одинокие ночи. Я знаю. Даже если позвонить ему, позвать. Даже если удастся уложить его в постель, ничто уже не будет как раньше. Это тело устало жить. Устало от ласки и поцелуев. Оно больше не любит мужчин. Не хочет их. Я чувствую, как оно тоскует по Грейс. По ее запаху. По ее телу. Оно хочет ее, несмотря на то, что я не хочу ее. И ничего нельзя исправить, – Молли смотрит на Гликена потерянным взглядом. – Извини, что втянула тебя во все это. Я не знала, что так выйдет. Понимаешь? Откуда Кэрролл может знать, что происходит сейчас? Ей плевать. На себя, на нас. Прости.
Гликен молчит. Капельки пота скатываются по его высокому лбу. Молли берет еще один бокал. Наливает вино.
– Выпей. Иногда это помогает.
– Иногда? – он садится за стол. Вглядывается в ее глаза.
– Завтра мы пойдем к Кауфману и спросим, можно ли что-то исправить, – Молли устало вздыхает. – Хотя вряд ли он сможет помочь, – она отводит глаза. – Можешь ненавидеть меня, если так тебе станет легче. Только не Кузу и не Кэрролл, по крайней мере, ту, которую ты знаешь. А меня.
– Молли?
– Да. Просто Молли.
Они допивают бутылку вина. Открывают еще одну. Сидят, разговаривая какими-то урывками, клочками чувств и переживаний.
– Хочешь, я покажу тебе рисунки Кузы? – предлагает Молли.
– Она не хотела быть высшей? – спрашивает Гликен, осторожно перекладывая старые листы.
– Думаю, да. Может быть, не сразу, но под итог мечтала все вернуть.
– Свое тело?
– Тело? – Молли закуривает. – Странно, правда?
– Странно, – Гликен поднимает на нее темные глаза. – Поэтому ты пыталась заставить ее отказаться от выставки? Не хотела, чтобы она стала высшей и повторила судьбу Кузы?
– Не знаю. Наверно нет, – Молли вспоминает крах надежд. Вспоминает, как ушел Хак. Как ушел Дорин. Как ушел отец. – Она не станет высшей. Она просто потеряет все, что ей дорого.
– По-моему, ей дороги только ее скульптуры.
– Это не так. По крайней мере, потом. Когда все уйдут, она будет скучать по ним.
– Она или ты?
– Мы, – Молли вздыхает. – Какое-то время я думала, что раз я в теле Кузы, то она должна быть в моем теле, но потом… Я уже не знаю, что думать. Вернется ли все или останется, как есть? Кауфман сказал, что все мы должны пройти дороги, предназначенные нам, но как узнать, по какой дороге мне идти? И нужно ли что-то выбирать, если выбор, кажется, сделан уже кем-то давно и без меня.
– Хочешь, чтобы все это кончилось?
– А ты нет?
– Ты не сходишь с ума от желания.
– Может, я уже давно сошла с ума? – Молли улыбается. – Тебе все еще плохо?
– Вино успокаивает, – Гликен ставит на стол пустой бокал. – И сигареты, – он прикуривает. – Нужно будет взять у тебя пару пачек.
– Конечно, – Молли наполняет вином его бокал. – Словно ради этого мы и стали высшими.
– Думаешь, это со всеми происходит? – он показывает рисунок Кузы, на котором изображена беременная женщина без лица с мужскими гениталиями.
– У них все было немного иначе.
– Да, – Гликен тяжело вздыхает.
Молли смотрит на него туманными глазами. Вспоминает сумасшедший дом. Может ли она что-то исправить? Должна ли рассказать ему о том, что его ждет?
– Ты не пробовал найти себе другую женщину?
– Пробовал.
– И ничего?
– Нет.
– А если это сделаю я? – Молли вспоминает старую библиотеку. Вспоминает диван. – Тебе ведь нужно не тело, а сама Кэрролл. А я, по сути, и есть она.
Гликен молчит. Высокий лоб снова покрывается испариной. Тело начинает бить озноб.
– Ты правда это сделаешь для меня?
– Если это поможет, то да, – Молли встает на колени.
Если бы можно было вернуться в старую библиотеку на планете Идмон… Вернуться в тот далекий день, помня все совершенные ошибки! Сможет ли она в этом случае хоть что-то изменить? Или же все снова повторится? Есть ли хоть один шанс? И был ли он у Кузы? Молли заставляет себя ни о чем не думать. Остаются лишь блики. Они мелькают перед глазами, словно тени прошлого, от которых можно спрятаться только в кромешной тьме. Стать безликой и бесполой. Как хрустальная статуя беременной женщины в галерее Кауфмана. Но возможно ли это?
Молли чувствует, как вздрагивает Гликен. Все кажется таким далеким и ненужным. Чужое тело. Чужие жизни. Молли садится за стол.
– Помогло? – спрашивает Гликена.
Он открывает глаза. О чем-то думает.
– Нет.
– Жаль, – она вздыхает. – Хотя так, наверное, и должно быть. Никаких надежд. Никаких ожиданий. Всегда.
Центральный парк. Машины гудят, демонтируя скульптуры Кэрролл. Крах. Коллапс. Молли смотрит на скульптуры, сравнивая их с незаконченными работами Кузы. С теми, над которыми она работала, желая сбежать от реальности. Тысячи сигарет, сотни литров вина и ни капли правды. Милый вымысел, влюбиться в который могут лишь те, кто ненавидит свою жизнь. Крупицы иллюзий, которые порой значат больше, чем вся правда этого мира. Меняются люди, меняются пейзажи, но дорога остается неизменной. Так думает Молли. А где-то далеко стоит другая Молли. Смотрит на нее и тихо ненавидит, потому что эта Молли сделала все, чтобы этот день принес той, другой, лишь горечь и разочарование. Дорин ушел. Хак уйдет. Отец тоже уйдет. Но судьба Кузы не повторится.
– По крайней мере, она не станет высшей, – говорит Молли Гликену.
Он сидит рядом с ней, жадно пожирая глазами далекий силуэт Кэрролл.
– Это невыносимо!
– Согласна.
– И что дальше?
– Не знаю.
– Нужно принять какое-то решение.
– Решение? – Молли смотрит на него с грустной улыбкой. – Боюсь, даже если ты отрежешь себе мужское начало, это ничего не изменит.
– А если лечиться?
– Как?
– Я разговаривал с доктором Кезардом, у него есть один знакомый…
– Перестань! Как они смогут помочь? Прикажут мне быть Кузой?
– Я показывал им твои рисунки с беременной женщиной.
– Это не мои рисунки.
– Молли…
– Да знаю я! Но поверь, лечение не поможет.
– Ты не знаешь.
– Знаю! – она смотрит на него испуганными глазами. – Поверь. Все станет только хуже. Не надо.
– Почему?
– Потому что я видела это. Видела, чем все закончится.
– Тогда скажи мне.
– Нет, – Молли берет его за руку и тянет к припаркованному ялику. – Пойдем лучше ко мне. Закроемся на неделю. Вино, сигареты, перкодан. Будем вспоминать прошлое и мечтать о будущем.
– А что потом?
– Какая разница, что потом?!
– Молли!
– Что Молли?
– От этого не сбежать.
– Правда? Ты это ей скажи! – она показывает рукой в сторону, где еще недавно стояла Кэрролл. – Думаешь, она поймет? Думаешь, проникнется? Нет! Ей плевать! Лишь бы выставить напоказ свои проклятые скульптуры!
– Так говоришь, словно ненавидишь ее.
– Ненавижу? – Молли до боли сжимает его руку. –
