— Взгляни, — предлагает он, устанавливая образец под микроскопом и отодвигается, чтобы Анисса могла посмотреть в окуляр.
— И что я вижу?
— Суть в том, чего ты не видишь, — отвечает Хит, радуясь шансу поделиться своими секретами. Возможно, это ошибка — подвергать опасности всю их миссию ради желания произвести впечатление на девчонку, которая ему нравится. Но он уверен, она встанет на его сторону, как только осознает всю масштабность его замысла.
— У Джоба рак, — режет он начистоту. — В почках, лёгких, селезёнке и поджелудочной. Метастазы по всему телу. Ты должна была бы увидеть в этом образце онко-маркеры, например, фетопротеин и микроглобулин. Но ты не видишь.
— Почему?
— Потому что мы создали маскировочное вещество, кровяные энзимы, которые создают иллюзию, что химия тела нормальная. Стандартные методы выявления рака не сработают. Что значит, доктора оценят Джоба и множество других расплётов как здоровых. И сами не будут знать, что извлекают поражённые раком органы.
Анисса отшатывается.
— И как это поможет нам?
— Любой человек, получивший такой орган, будет приговорён. И это потопит всю программу, разве не понимаешь? Никому не нужен орган расплёта, если его безопасность не гарантирована.
— Но это же убийство!
Хит знает, что она права, но его уверенности это не отменяет.
— Мы убьём нескольких, чтобы спасти многих.
Она чувствует себя так, будто её предали, и ощущение такое же сильное, как в тот день, когда ей сказали, что её расплетут. Но сейчас это не просто личное предательство, это измена всему, что делает их лучше расплетателей. Всему, что делает их людьми.
— Да ты из ума выжил? — кричит она, но даже если и выжил, это случилось явно до их знакомства. Речь идёт не о каком-то спонтанном плане. Всё было продумано, посчитано заранее, возможно, ушли месяцы. Всё это варилось, бурлило в голове Хита, как то адское пламя, что бьётся сейчас под их ногами.
Только теперь Анисса поворачивается к рядам полок за своей спиной. Множество чашек Петри, в которых выращивается бог знает что. Хит превратил лабораторию в кипящий котёл биологического оружия.
— У нас есть бактериальные инфекции, рак, вирусы — и все маркеры скрыты, — заявляет он, гордый своими достижениями. — Мор нападёт на тех, кто получает органы расплётов, и мир наконец поймёт, какой ужас это расплетение!
Анисса взрывается гневом. Не успев себя остановить, она взмахивает рукой над ближайшей полкой и стряхивает на пол чашки, расплёскивая их гнилое содержимое. Посуда разбивается о пол, и один осколок попадает ей на руку, между двумя пальцами образуется глубокий болезненный порез.
Кровь хлещет на исследовательские записи Хита, растекаясь алым пятном Роршаха.
— Анисса, подожди!
Он пытается её остановить, но она вырывается и бросается прочь из лаборатории, круша пятками хрустящее стекло.
• • •
Именно Анисса предложила пожарное депо как место для штаба. Отчего она чувствует себя ещё ужаснее теперь, когда знает, в каких целях его использует Хит.
Когда-то депо было для Сентрейлии символом выживания. Несмотря на эвакуацию, несколько самых несгибаемых жителей упёрлись, отказались уезжать и остались в своих домах наблюдать, как город превращается в дым у них на глазах. Остановили свою деятельность силы правопорядка, разрушались дороги, перестала приходить почта и — последнее оскорбление — был аннулирован почтовый индекс.
Пожарное депо продержалось дольше всех.
Анисса не знает, когда его окончательно закрыли, в последний раз запечатав огромную рулонную дверь. Но прежде чем это случилось, какой-то предприимчивый чиновник выпросил, позаимствовал или украл работающий костюм, вроде того, в котором погиб отец Аниссы. Который мог бы сохранить ему жизнь, если бы он был менее упрямым или более эгоистичным.
Костюм находится в небольшом алькове главного гаража. Свисает с крюка в стене, словно паря над землёй. Потускневшая надпись гласит: «Использовать с предельной осторожностью».
Сюда Анисса приходит, когда ей хочется побыть одной. А сейчас ей это нужнее, чем когда бы то ни было.
Для неё это место стало святилищем — огромный жёлтый костюм со стеклянным лицевым щитком и тяжёлые армированные ботинки. Суставы широкие и узловатые, каждый снабжён анестетиком и острым скальпелем, готовым отсечь повреждённую ненужную конечность с пугающей расторопностью. Аниссе не нравится об этом думать, потому что смысл работы пожарных в другом. «Недостаточно просто отрезать часть тела. Цель в том, чтобы держать спину прямо и спасать жизни. Хит явно не разделяет это кредо. Его план — ползание на брюхе».
Она успокаивается, глядя на костюм. Представляет, что отец здесь, мудрый и храбрый, поднявшийся над смертью, всегда рядом, как ангел-хранитель. Хотела бы она быть такой же смелой. Или знать, что делать, как всегда знал он, что бы на него ни сваливалось. Ей бы сейчас очень пригодилась хотя бы толика отцовской мудрости.
Анисса вздыхает, массируя руку. Она перевязала рану носовым платком, но та воспалена, чувствительна к прикосновениям и сочится кровью.
— Наверное, ты не хочешь со мной разговаривать, — слышит она сзади голос Хита.
— Уходи, — отвечает она, не оборачиваясь. — Не о чем нам разговаривать.
— Вообще-то есть о чём. — Шагнув, он оказывается перед ней. — План запущен в действие. Мы должны это сделать.
— Не должны.
Он начинает спорить, защищая свою позицию, но довольно быстро осознаёт, что это бесполезно. Тогда он слегка смягчает голос, пробуя зайти с другой стороны:
— Знаешь, почему для меня это важно?
— Мне всё равно, — отвечает она, но уже не так уверенно. Анисса очень мало знает о своём напарнике, несмотря на то, что они довольно много времени провели вместе, несмотря на их безбашенный побег от юновластей и совместное решение основать здесь лагерь. Она часто размышляла об истории Хита, о движущей силе его кампании против расплетения («разживления», как он это называет), и о том, как далеко он может зайти в стремлении к цели. Похоже окно приоткрылось, есть шанс узнать, что он скрывает. — Ладно, рассказывай. Почему для тебя это важно?
— Из-за того, кто я. Вернее, что я собой представляю.
— И кто ты?
— Я не расплёт. Я противоположность расплёту.
Она непонимающе хмурится.
— Продолжай.
— Я родился с больной печенью. Доктора сказали, что проживу я недолго. Когда мне исполнилось пятнадцать, печень отказала окончательно. Я подыхал в больнице, не рассчитывая протянуть и неделю, а у родителей не было денег, чтобы купить донорский орган.
