Ее знобило. Маард подышал на дрожащие плечи, чтобы ей стало теплее. Минута, другая, третья… ничего не меняется, как фотография. Только скатываются тяжелыми каплями пота секунды. Одна за другой.
— Тиль, посмотри на меня.
Девушка подняла голову. Уже не такая бледная, но… Зрачки «плавают», дышит тяжело, дрожит.
— Как ты? Лучше, хуже? Не молчи!
— Лучше…
— Чем тебе помочь?
— Согрей…
Заставил ее стащить все мокрое тряпье, подтолкнул мордой под крыло, спрятал, прижал к теплому боку. Минуты спустя понял по ровному дыханию, что Тильда уснула. Будить не решился. Сидел смирно, боясь сделать резкое движение и нарушить ее сон, и сушил дыханием сырую от пота одежду.
Через час девушка зашевелилась. Маард осторожно заглянул под крыло и спросил:
— Ты как, маленькая?
— Ничего, — сонно отозвалась она. Покраснела и добавила: — Только совсем голая.
— Я тебе одежду просушил. Сможешь одеться сама?
Она смущенно кивнула. Пока Тильда одевалась, ящер демонстративно вглядывался в окрестности. Или в небо. Или в траву между мощными лапами. Вроде как изучал обстановку и созерцал лиловый клевер, росший на лужайке в изобилии. Тиль заметила — усмехнулась.
— Ты сама скромность…
— А ты — сама непосредственность, — парировал Маард. — Если оделась — садись давай. Полетели.
Усаживаясь, она спросила:
— А что будет, если нас с тобой увидят сотрудники НайнФлэгс?
— Может, и ничего. Но скорее всего, придется думать, как выкручиваться. Или прятать тебя, или…
— Что «или»?
— Ничего. Готова? Если почувствуешь себя плохо, говори сразу.
Тильда коротко ответила «угу», послушно прижалась к шее дракона. Добрались нормально, хоть и не покидало ощущение чего-то неправильного. Рыжая молчала. Будто тщательно скрывала что-то.
— Скажи мне, чего ты боишься? — спросил ее Маард по возвращении.
— Как и все, наверное. Боли, смерти, — пожала плечами девушка.
— А сейчас?
Она на мгновение задумалась.
— Создать тебе неприятности.
Ну вот, заело… У самой проблем выше крыши, а переживает за беспроблемного дракона. Маард задумался. Когда в последний раз за него кто-то переживал и волновался? Здоровенный детина, сам себе хозяин. Нет же — попавшая в переплет девчонка боится создать ему неприятности. Если бы драконы могли печально усмехаться, морда ящера скривилась бы в ироничной гримасе.
Тильда прошла в глубь пещеры, улеглась на одеяло. Дракон протопал следом, уселся у ног.
— Рыжая, давай не прятаться. Что болит?
— Ничего не болит, — вяло улыбнулась она. — Все хорошо.
— А что плохо?
— Да все нормально. Просто слабость и немного голова кружится. Я отосплюсь — и все вернется, — она посмотрела на него почти умоляюще. — Я тебе обещаю.
— Ты здорова вообще-то? — спросил прямо.
Она взглянула на него в упор. Лицо осунулось, побледнело, глаза нехорошо блестели. Тиль, соврешь — тут же пойму.
— Нет.
Как отрезала. Поморщилась — видимо, от подкатившей дурноты — и тихо попросила:
— Если тебе нетрудно… Термос в сумке.
Ковырнул сумку, вытащил термос, стараясь не повредить его клыками. Подал сосуд Тильде. Стоял и смотрел, как девушка пьет, — жадно, роняя капли на куртку и колени.
— Что еще, маленькая?
Она свернулась калачиком, словно ей опять стало холодно.
— Ничего больше, спасибо. Я попробую сном полечиться, хорошо?
Вместо ответа дракон улегся рядом с ней, накрыл крылом. Часа на два она забылась сном. Проснулась резко, всхлипнула, вскочила и поплелась к выходу из пещеры. Маард подорвался за ней. Успел — не подставь он крыло, девчонка бы точно сорвалась с уступа вниз. Она обвисла на сгибе крыла, тяжело дыша. Ее снова рвало.
Ночью оба не спали. Тильда тяжело дышала, просила пить. Вода в термосе закончилась, а девчонку все трепало рвотными спазмами — до слез, до резей в пустом желудке. Маард носил ее на спине — обессилевшую, похожую на тряпочку. К утру ей немного полегчало, и оба заснули.
Маард проснулся раньше девушки. Зацепил клыком за ремешок термоса, сгонял дракона на родник, набрал воды. Вернулся. Сидел неподвижно и смотрел на спящую Тильду. Слушал ее прерывистое дыхание, и с каждой минутой мрачнел все больше.
— Маард…
— А? Как ты?
— Так себе… — она говорила с трудом. — Скажи — яблоками пахнет?
Принюхался.
— Да, есть немного. Что такое?
Она засмеялась тихонько, покачала головой.
— Это ацетон. Лекарство кончилось… имплант под кожей. Там две гильзы — концентрированная глюкоза и инсулин. Теперь точно все…
Он понял не сразу. А когда дошло, ему стало по-настоящему страшно.
— У тебя диабет?
— Да.
Она села. Темные тени под глазами, растрескавшиеся губы, дрожащие пальцы. Умоляющий взгляд.
— Я тебя прошу — ничего не делай. И не зови никого. Не надо. А, Маард?..
Он молчал, не зная, что делать. Ему казалось, что поодаль стоит мужчина в черном комбезе со льдом в глазах. Он давно привык к его присутствию. Дружище Смерть, стоящий рядом, старый приятель. Вот только сейчас он ждал не Маарда. И выхода не было. Сменить имплант? Даже если он сможет быстро достать его на черном рынке, то… Кто будет менять? Необходима стерильность, специалист. А дать умереть девчонке… Уж лучше в полицию. У нее будет шанс выжить. Некстати подумал: «А что, даже в камерах люди живут». Он сам который год живет в четырех стенах, все еще не выдвинул верхний ящик стола.
Что ж делать с тобой?..
И вновь летит навстречу гладкое полотно шоссе. Сколько их в жизни — ровных автострад, не имеющих видимой разметки воздушных трасс, тропинок в садах?.. Недаром на этой земле главным проклятием всегда считалось проклятие дорог, а главным счастьем было обретение дома. Вернее, даже не дома, а Дома — именно так, с заглавной буквы. Маарду не повезло: дорог в жизни хватает, а с Домом по-прежнему не очень. Может быть, это действительно порча? Нельзя было уезжать… Маард помотал головой, отгоняя навязчивые мысли. Детский сад какой-то, еще мистику во всем видеть начнем. Выискался тоже — «бывший подъесаул» из песни тезки-Талькова. Хотя он уезжал без проклятий, в новый яркий мир, где всегда тепло, а на улицах растут апельсины. Что ж, апельсины он тоже перестал любить.
Улыбнулся воспоминаниям. Одно из первого, что запомнилось тут — апельсины под ногами. И удивленные, полные жалости глаза пожилого мужчины, каркающий голос с легким акцентом:
— Молодой человек, их нельзя есть.
И собственное непонимание — мол, почему нельзя, раз вот они на деревьях и все равно на дороге валяются. А там, далеко, в магазинах давятся за блекло-желтое подобие этих маленьких солнц. Пару лет спустя история повторилась. Себя он узнал в длинном нескладном подростке, растеряно глядящем на богатство под ногами и на здоровенного солдата рядом: «Парень, это нельзя есть». Маард тогда просто купил и подарил мальчишке два кило апельсинов. Вспомнил себя: объяснять, что рядом трасса, и апельсины несъедобны, казалось глупым.
