яркие сигнальные флаги на веревке и подумал, что было бы жаль их не использовать.
– Мне нравится видеть корабль хорошо одетым, – добавил он.
– Есть, сэр, – сказал Дэйн. – Что выбрать, сэр?
Гиссинг выбрал ряд флагов, которые были особенно яркими по цветовой гамме, и поднял их. Затем он переключил свое внимание на штурвал. Он нашел это настоящим искусством и был удивлен, узнав, что большой корабль требует так много рулевого управления. Но это было очень приятно. Он старался держаться ближе к участкам моря, которые выглядели интересными, и врезаться в любые волны, которые ему нравились. Примерно через час он заметил рыбацкую шхуну и пустился в погоню. Ему было так весело бежать рядом с ней (стараясь держаться подветренной стороны, чтобы не перекрыть ей ветер), что еще через милю он повернулся и аккуратно описал круг вокруг сбитого с толку судна. Пассажиры "Померании" были очень заинтересованы и выстроились вдоль палубы, пытаясь разобрать, что кричат рыбаки. Капитан шхуны казался особенно взволнованным, продолжал махать сигнальными флагами и лаять в мегафон. Во время этих маневров мистер Пойнтер так пристально вглядывался в горизонт, что Гиссингу стало немного неловко.
– Я подумал, что будет разумно выяснить, каков именно наш круг поворота, – сказал он.
Мистер Пойнтер отдал честь. Он был хорошо обученным офицером.
Ближе к вечеру Капитан появился снова, выглядя более бодрым. Гиссинг все еще стоял у руля, и это показалось ему настолько увлекательным, что он не хотел его покидать. Он распорядился, чтобы чай ему подали на маленькой подставке у штурвала, чтобы он мог пить его, пока будет управлять.
– Привет! – Сказал Капитан. – Я вижу, вы изменили курс.
– Мне показалось, что так будет лучше, – твердо сказал Гиссинг. Он чувствовал, что проявление слабости в этот момент было бы фатальным.
– О, ну, наверное, это не имеет значения. Я подхожу к некоторым вашим идеям.
Гиссинг понял, что так дело не пойдет. Если капитан отойдет от философских сомнений, Скотти возобновит командование кораблем.
– Ну, – сказал он, – я тоже думал об этом. Мне кажется, я зашел слишком далеко. Но что вы думаете об этом? Верите ли вы, что Совесть передается по наследству или приобретается? Вы знаете, как это важно. Если Совесть – это своего рода автоматический оракул, непогрешимый и совершенный, что становится со свободной волей? И если, с другой стороны, Совесть – это всего лишь усердно тренированное восприятие моральных и социальных полезностей, то при чем здесь ваше божество?
Гиссинг понимал, что эта дилемма не продержится долго и была болезненно импровизированной, но она поразила капитана в середине корабля.
– Ей-богу, – сказал он, – это ужасно, не так ли? Бесполезно пытаться продолжать, пока я не положу это под люк. Послушайте, не могли бы вы, просто в качестве одолжения, поддержать разговор, пока я буду ломать голову над этим вопросом? Я знаю, что прошу многого, но, возможно…
– Все в порядке, – ответил Гиссинг. – Естественно, вы хотите разобраться в этих вещах.
Капитан собрался было покинуть мостик, но по старой морской привычке бросил острый взгляд на небо. Он увидел трепещущую яркую цепочку кодовых флажков. Он, казалось, был поражен.
– Вы кому-нибудь сигнализируете?– Спросил он.
– Ни кому конкретно. Я подумал, что было бы хорошо иметь несколько флагов.
– Осмелюсь предположить, что вы правы. Но лучше уберите их, если вы на корабле. Они сильно сбивают с толку.
– Сбивает с толку? Я думал, они просто для того, чтобы скрасить обстановку.
– Они читаются: Бубонная чума, держись от меня подальше. Я иду к вам на помощь.
К обеду, когда Гиссинг вышел из-за штурвала и, напевая какую-то мелодию, шел по мостику, к нему подошел стюард.
– Приветствую капитана, сэр, и прошу вас занять его место в кают-компании сегодня вечером. Он говорит, что очень занят писательством, сэр, и примет это как одолжение.
Гиссинг всегда был услужлив. В его поведении был лишь намек на сознательную суровость, когда он вошел в прекрасный обеденный салон "Померании", потому что он хотел, чтобы пассажиры поняли, что их жизнь зависит от его благоразумия и морских знаний. Дважды во время еды он приказывал стюарду принести ему последние показания барометра, а после десерта нацарапал записку на обратной стороне карточки меню и отправил ее главному механику. Там было написано:
Уважаемый шеф, Пожалуйста, не теряйте сегодня вечером бодрости духа. Я ожидаю плохую погоду.
МИСТЕР ГИССИНГ,
(Штабс-капитан)
То, что сказал Шеф, когда получил сообщение, не входит в историю.
Но тот же социальный апломб, который сделал Гиссинга успешным в качестве консультанта, теперь пришел ему на помощь в качестве моряка. Пассажиры за капитанским столом были поражены его добродушным обаянием. Его анекдоты о морской жизни были горячо встречены аплодисментами. После ужина он грациозно прошелся по дамской гостиной и выпил там кофе в окружении болтающей компании. Он устроил небольшой импровизированный концерт в музыкальной комнате и, когда все было хорошо начато, ускользнул в курилку. Здесь он нашел бассейн, организованный относительно точного дня и часа, когда "Померания" достигнет порта. Он советовал соблюдать осторожность. Со всех сторон он был востребован для танцев, для бриджа, для декламации. Наконец он ускользнул, говоря, что ему нужно быть на вахте на случай тумана. Пассажиры громко хвалили его, утверждая, что никогда не встречали такого приятного морского капитана. Одна пожилая дама сказала, что помнит, как много лет назад пересекалась с ним в старой Канинии, и что тогда он был точно таким же.
И так путешествие продолжалось. Гиссинг был вполне доволен двухчасовым стоянием за рулем утром и днем и разработал несколько новых принципов управления, которые доставляли ему удовольствие. Во-первых, он заметил, что игроки в шаффлборд и квойт на шлюпочной палубе на корме время от времени раздражались пеплом из штабелей, поэтому он составил общий план управления так, чтобы дым дул под прямым углом к курсу корабля. Поскольку ветер был преимущественно западным, это означало, что его общая тенденция была южной. Всякий раз, когда он видел другое судно, массу плавающих водорослей, морскую свинью или даже чайку, он направлялся прямо к туда и проходил как можно ближе, чтобы хорошенько рассмотреть. Даже мистер Пойнтер признался (в кают-компании помощников), что никогда еще не испытывал такого насыщенного событиями плавания. Чтобы стюарты не бездельничали, Гиссинг велел связать им веревочный гамак, чтобы повесить его в штурманской рубке. Он чувствовал, что это было более по-морскому, чем плюшевый диван.
Было удивительное ощущение силы в том, чтобы стоять у штурвала и чувствовать, как огромный корпус отвечает на его прикосновение. Время
