Пять лет прожил чужак на хуторе. Зимой от работы в летнюю страду у всей большой семьи спину ломило, но поначалу десяток, потом аж двадцать пять свиней в год дед продавал заготовителям–оптовикам. Сам он этих заказчиков и в глаза не видел, торговлю вёл его работник–негоциант, а дед только изредка бросал взгляд вслед исчезающим в лесу подводам. Расплачивались заказчики с чужаком долларами, еврами и даже юанями. Настоящими, дед проверял у родичей за пятьдесят вёрст отсюда.
На каждые коляды после нового года дед с бабой на двуколке с двумя лосями, запряжёнными цугом, добирались аж до самых Малевичей, большого торгового села, где не было гарнизона иноземных санаторов. Всем девкам заготовили приданое, а вот женихов только не припасли. Старшие девки уже явно переспевали.
Как–то дед сказал работнику:
— Сколько у нас лозы, хмызняка и кустовья всякого! Столько коз можно прокормить.
— Ребятишек у тебя нету, некому коз пасти, а у нас забот и так полон рот.
— Дык ребятишки дело наживное. Тебе, паря, сорокатник уже накатил?
— Пока нет, но за этим дело не станет.
— Слухай сюды! Женись на любой из моих девок. Они ж все на тебя облизываются. Не приглянулась какая из них? Я на обычай не посмотрю и младшую смогу вперёд старшей выдать, если скажешь.
— Да я бы с радостью, но…
— Без попа не можешь? Привезу тебе попа.
— Да не в этом дело, — отвёл глаза чужак.
— Чо, гулять по бабам нравится? Так женись сразу на двух. У нас есть поп раскольный, венчальный батюшка прозывается, он и на двух, а то и на трёх сразу окрутит. Я бы пятёрых за тебя выдал, да две дочки ещё сцыкухи малолетние.
Чужак призадумался.
— Думай–думай, — поощрил его дед. — Пойдут у нас ребятишки, будут козы и овцы. Твои оптовики тебе только спасибо скажут. А мы вообще куркулями заживём. А то мои дочки так в девках и усохнут.
— В другое время я бы не прочь, батя, хоть на пяти сразу, но мы стоим на старой смоленской дороге.
— И что с того? Её, дороги этой, почитай что тридцать лет как нет. Некому шастать, места глухие, всё после войны запустело.
— Так–то оно так, дед. Только ведь сколько раз говорил тебе, что собираются наши заморские хозяева прокладывать трансантлантическую магистраль «Пасифик — Атлантик».
— А куда это и откудова?
— От Бреста до Владивостока.
— Ну и пусть себе ветку тянут, мне–то что.
— В эту магистраль вольётся и давно заросшая старая смоленская дорога, рядом с которой мы сейчас находимся.
— Ну и что?
— А то, что туристы в эти края навострят лыжи. Охотники всякие.
— Ну и пусть, зверьё у нас непуганое. От медведей в лесу уже продыху нет, как мы с тобой кабанов диких расплодили. Ещё и подзаработаем с туристами по егерской части. Только не верится мне, что в нашу глушь хоть кто–то заберётся.
— Доберутся до нас, дед, вот увидишь. И не туристы это будут — чистое зверьё, пожаднее медведя. Уходить нам всем отсюда нужно, вот что. Сколько раз тебе уже говорил.
— Говорил, — крякнул дед с досадой. — Только мне не верится.
— А зря!
Хозяин с подозрительной хитрецой прищурил глаза:
— Ты, что ли, для этого, паря, трёх лосят годовалых объездил и сёдла им пошил? Думаешь, бежать куда глаза глядят придётся?
— От беды, старик, не зарекайся.
— Кто тебе эту глупость в уши вдул? Я по своей родне с бабкой ездил, никто ни про какую магистраль и слыхом не слыхивал.
— Думай сам, дед, только нужно от свиней на всякий случай ещё до зимы избавиться.
— Кто в августе кабанчиков забивает? Сейчас для них самые тыквы пошли, лубен опять же созрел.
— Не захочешь того люпина, когда тебя вражины за задницу возьмут.
— Ну ты, паря и загнул! Уж пять лет как санаторы зачисток в волости не проводили. Они же теперь цивилизованные, вежливые то ись.
* * *
— Матка, шнель! Куры, млеко, яйки!
Турист в камуфляже наставил на бабу охотничий карабин с оптическим прицелом и начал что–то громко лопотать по–своему, словно ругался с ней.
— Он говорит, — перевёл деду работник, — что у русских исторический долг перед великой Германией. Мы когда–то их великого фюрера до самоубийства довели, два миллиона немок изнасиловали и тысячелетний рейх со столицей в Воронеже им на нашей земле построить не позволили. Говорит, исторический должок за нами.
Немцы–туристы почти что и не набедокурили, как деду показалось. Выпили молока и сырых яиц. Постреляли кур, уток и гусей, хлебнули шнапсу и укатили восвояси на диковинном болотоходе с огромными дутыми колёсами.
— Значит–ка, восстановили–таки немцы старую смоленскую дорогу, — почесал дед затылок под картузом.
— Говорил же тебе, что уходить пора, — ответил работник. — Ещё и сегодня не поздно. Собирайся!
— Давно ты у меня, парень, на дворе хозяином стал? — гаркнул на него дед. — Подумаешь, случайно раз в сто лет занесла нелёгкая к нам незваных гостей! Чего паниковать раньше времени?
* * *
Следующий туристский десант прикатил на дорогих внедорожниках оливкового цвета. Одеты туристы были во всё–тот же охотничий камуфляж, только куртки с запахом налево. А у бородатого главаря на высокой бараньей шапке была намотала белая шёлковая материя.
— А чего этот немец намотал себе на шапку занавеску? — шепнул хозяин на ухо работнику
— Это не немец, а турок, и не занавеска это, а чалма.
— А на кой она ему?
— Для спасения души, чтобы в рай к девкам–гуриям после смерти попасть.
— Ну и пусть в свой рай летит, а у нас басурманину что надо?
— Он говорит, что за русскими должок. Им должны были по исторической справедливости отойти земли татаро–монгольской Орды — Казанского, Астраханского, Крымского, Ногайского и Тобольского ханств, Рязанская и Тверская области, а также весь Кавказ. А мы, русские, им помешали великий тюрский каганат восстановить. Теперь вот мы должны расплачиваться за грехи прадедов.
— Чем?
— Мусульмане любят баранину.
— Да пусть хоть всех моих овец перестреляют. И козу с козлятами и козлом в придачу. Лишь поскорей бы к себе умотали, так и скажи.
* * *
И двух дней не прошло после визита басурман, как из леса, давя гусеницами мокрую землю, выполз грозовой вездеход с белыми орлами на бортах.
Щеголеватый охотник с ружьём под мышкой насмешливо натянул деду картуз на глаза:
— СмОленск — то есть польска земя.
— Так Смоленска уже полвека как нет. Вы же сами его и снесли на войне.
Молодой охотник хорошо говорил по–русски:
— Ты егерь? Устрой нам засадные вышки в лесу.
— Так стоят уже, пан!
