— Так стоят уже, пан!
— Мы заберёмся наверх, а ты подгони к нам под выстрел лосей и польных коров.
— Зубров, что ли? Дык немцы с турками ещё допрежь этого их далеко в лес загнали. Они, поди, уже в брянских дебрях.
— Тогда выгонишь нам под выстрел своих коров и телят.
— Сколько?
— Всех!
Когда туристы ломанулись назад через лес на своём гусеничном вездеходе, дед с работником сели перекурить. Руки ещё дрожали после погрузки в кузов тяжеленых коровьих туш.
— А что, в Смоленске и вправду поляки жили когда–то?
— Ага, оттяпали у русских и владели века с три.
— Ох, господи, кому мы ещё должны?
— Ты бы, дед, не охал, а снялся бы с места и укатил всей семьёй от греха подальше.
— Вот заладил! Скотина — дело наживное, главное — у нас все живы и здоровы. А там, дай бог, к холодам туристы уймутся. Иноземец мороза боится.
* * *
Элегантный серебристый дирижабль водило под лёгким ветерком на якоре, как малька–живца на крючке в тихой речке.
Работник нарубил дров, погрузил их на тележку и подвёз их к бане. У входа в баньку на приступках сидел хозяин. Руки его тряслись, неподвижные глаза подрагивали, а лицо было ярко–красного цвета.
— Что, отец, охотники тебя подпоили?
Старик ответил отрешённым голоском, каким говорят смертельно больные, отходящие в мир иной:
— Французы моих девок к себе в баню затащили.
— Силком?
— Не, девки сами к ним прыгнули.
— Ну–ка, пошли, старый! Тебе в таком состоянии тут опасно сидеть, да ещё топор у тебя под рукой.
Дед прошёл пару шагов, потом вырвался из рук чужака:
— Баню подпалю!
— Тиш–ш–ш! А то будет нам, как пять лет назад в Иваньковичах. Прости, старик, я тебя в подпол на время закрою. Для твоей же безопасности. Ты там выкушай литру самогонки и поспи. Пусть туристы улетят подобру–поздорову. А с девок какой спрос? Прости ты их по–отцовски, они ж у тебя до сих пор необгуленные.
— Не, баню всё равно подпалю! Хай мои девки вместе с французами горят!
— Кинь дурное дело! Не по–божески так… Французы — народ незамысловатый. Они тоже считают, что исторический должок остался за русскими. Мы их императора Наполеона на дикий остров в океане загнали, а лучшую в мире французскую гвардию перебили. Они по простоте своей считают, что когда–то несли нам свободу. Думают, если б не Кутузов, то демократическая Европа соединилась бы с демократической Азией под французским вертикальным триколором.
— А что это такое?
— Ну, флаг России, только вверх тормашками.
* * *
На следующее утро дед был ни в одном глазу даже после литры самогонки. И сила в нём проснулась недюжинная. Запыхавшийся работник едва успел повалить деда на землю. Выстрел жаканами из обоих стволов пришёлся в поленницу, а не попал в отлетающий дирижабль.
— С ума сошёл, старый идиот! А если бы в свою старуху попал?
Весёлые девчонки махали на прощание родителям платочками из открытой гондолы поднимающегося дирижабля, а бабка висела на выкидной лестнице и визжала из всех сил:
— Вернитесь, дочушки родненькие!
Работник силой развернул хозяина к себе и прижал его лицо к своей груди. Пальцы старухи занемели и она с высоты ста метров рухнула на родной двор.
* * *
Хуторское хозяйство осиротело и запустело. Ни мычания, ни хрюканья, ни кудахтанья не услышишь, только собачий брех. Совершенно седой старик с трясущимися руками часами сидел на крыльце и разговаривал сам с собой. Он даже и не заметил, как на выгон за домом опустился чёрный вертолёт с жёлтыми иероглифами.
Работник подошёл, потормошил его за плечо и указал на приближающихся охотников.
— Японцы? — вяло и отрешённо спросил старик.
— Китайцы.
— А на кого они охотятся?
— На всё, от дождевых червей, до болотных крыс и диких котов.
Здоровущий охотник, два метра роста на полтора центнера веса, что–то весело крикнул им на английском.
— Что он говорит?
— Он говорит, что Китаю принадлежит любая земля, которой касалось копыта лошади потомка Чингисхана.
— А смоленской земли чингисханово копыто касалось?
— Касалось, дед, — вздохнул работник.
— Тогда скажи им, пусть берут с этой земли всё, что им заблагорассудится, — безучастно ответил бывший хозяин своей земли.
Китайцы оказались самыми культурными и обходительными из всех туристов. Они ничего не тронули, не изгадили, только постреляли всех собак и котов. Сфотографировались с трофеями. Ободрали дичь и даже оставили шкуры хозяину на шапки. Щедро расплатились юанями и улетели, приветливо улыбаясь в иллюминаторы.
* * *
Хозяин как изваяние неподвижно стоял посреди двора. Работник молча подошёл к нему и взял деда за руку:
— Ну, старик, пора нам трогаться.
Дед поклонился могилке с крестом во дворе и неумело перекрестился.
— Прощай, бабка, не довелось нам с тобой повнучковаться.
На дворе догорал костёр из грубой деревенской мебели, одежды и всякой деревянной утвари. Чужак вытащил горящую головню из огня, поднёс к соломенной крыше и вопросительно посмотрел на деда.
Дед отрешено кивнул:
— Давай, чего уж там жалеть. Хай новым хозяйвам ничего не достанется.
Оба забрались на заранее осёдланных лосей.
— Куда тебя отвезти? — спросил работник.
— Теперь один путь — в лес.
— А говорил, дед, что не воевал.
— Не твоё дело это знать.
Когда доехали до кромки леса, старик остановил своего лося, обернулся на пылающую усадьбу и вздохнул:
— Патронов на зиму не хватит, паря.
— Можно позаимствовать на чек–пойнте «Змеище».
— А что такое чек–пойнт?
— Это у новых хозяев земли русской так контрольно–пропускной пункт называется.
— А кто там сидит?
— Кавказцы.
— Это бандюки, а не вояки. Их можно взять за фук. Только вот у них автоматы и пулемёты калибра 5.45. В лесу не годится. Нужно 7.62.
— А говоришь, что не воевал дед, — усмехнулся работник.
— Тебе этого знать не надо. Где ещё военные с оружием стоят?
— Есть блок–пост в Хмелёвке. Но он с пулемётной вышкой. Нужен подствольный гранатомёт.
— У меня пять выстрелов к нему есть.
— Хватит с избытком.
— А кто там засел?
— Раньше были немцы и, по–моему, латыши или голландцы. Сейчас, кажется, эстонцы.
— Не пойдёт, у них старые винтовки М-16, — сказал дед. — В лесу не морозе эти пукалки не стреляют.
Работник призадумался, прокладывая в уме маршрут. Потом оживился:
— Знаю, батя, где бандеровцы со старыми «калашами» торчат.
— Где?
