И она продолжает идти. И будет идти дальше, пока не свалится от септического шока. «Здесь я и умру, в огненном тоннеле. Смахивает на проклятие».
И тут её озаряет идея.
Довольно глупая, Анисса ни на что подобное не решилась бы в любых других обстоятельствах. Она сомневается, что у неё хватит смелости и в этих обстоятельствах тоже. Но вариантов всё меньше. Или сдаться и пойти на ампутацию, или это…
Она вскрывает печать на левой перчатке, стягивает армированную ткань, обнажая плоть. Рука болезненно-багровая, липкая от выделений. Горячий воздух бьёт по нервным окончаниям, и Анисса вскрикивает от боли. Но худшее ещё впереди.
— Папа, если у меня не получится, прости, — говорит она.
И прижимает обнажённую ладонь раскалённой стене.
ГОСПОДИ ГОСПОДИ ГОСПОДИ
«Только не падай в обморок, — твердит она себе. — Упадёшь — и больше уже не поднимешься». Но земля под ногами неустойчива, качается и кренится, словно море под кормой корабля, и шок почти неизбежен, потому что О ГОСПОДИ, КАК ЖЕ БОЛЬНО, она и представить такого не могла. Ей хочется свернуться в комок и умереть, страшно хочется, но милосердное поражение — то, что Анисса не может себе позволить и не позволит. Она должна идти дальше.
Кожа на руке опалена, но беглянка старается этого не замечать. Она натягивает перчатку на исковерканную плоть, едва сдерживая крик, потому что боль возобновляется. И не останавливается, пока рука не прикрыта полностью.
На дисплее появляются надписи: «Ожог третьей степени», «Серьёзное повреждение тканей» и снова «Рекомендована ампутация». Но слово «сепсис», мигнув в последний раз, исчезает. «Потому что я его выжгла, как если бы приложила факел к открытой ране». До полного излечения ей ещё далеко, потому что кровь по-прежнему заражена. Но теперь первоначальный источник инфекции удалён, начался процесс заживления. Иммунная система довершит остальное.
— В ампутации отказано, — говорит она.
И делает шаг вперёд. Потом другой. Третий.
• • •
Она проходит ещё две мили. Как и преследователь.
Нервные окончания в руке Анисса сожгла, поэтому боль переходит в пульсацию, сильную, но переносимую. Преследователь нагоняет. Она обнаруживает шанс оторваться от него. Чуть впереди нависающий кусок скалы разрезает тоннель надвое как раз в том месте, где он сужается до почти полной непроходимости. Видимо, произошло обрушение, а поддерживающие балки сгорели и не смогли больше нести свою ношу. Какова бы ни была причина, это даёт Аниссе преимущество. Идущий за ней человек крупнее и сильнее, обычно это плюс, но сейчас работает против него — ему никогда не преодолеть это препятствие.
А ей?
Она наклоняется, оценивая размеры лаза, продумывая, как подойти. Сложнее всего не коснуться раскалённых стен — уж в том, что они раскалены до предела, она убедилась на собственном опыте. Температуру воздуха костюм ещё выдерживает, но не справится, если его приложить к почти плавящемуся камню. Она скрючивается и неуклюже придвигается к проходу плечом вперёд. На мгновение теряет равновесие и чуть не падает, но удерживается на ногах. Раненая рука задевает о стену, вызывая взрыв боли, но Анисса прикусывает губу и продолжает движение.
Удалось! Преграда пройдена. Врагу её не догнать.
• • •
Спустя какое-то время — Анисса с трудом могла бы определить, какое именно, — она выходит из пылающего ада Сентрейлии в ясный весенний полдень где-то очень далеко от разрушенного лагеря беглецов. Видит дубы с узловатыми ветвями, мягкие заросшие травой холмы, чертополох, расцветший одуванчик. Она стягивает с себя костюм, как пленник сбрасывает оковы, и вдыхает глоток воздуха — чистого, не химического, прохладного воздуха. Пульсирующая боль в раненой руке ненадолго забыта.
Её будут искать, нужно двигаться дальше. У неё масса времени (по крайней мере, она на это надеется), чтобы найти помощь, кого-то, кто очистит и перевяжет её рану и спрячет от юновластей. Многие люди сочувствуют беглым расплётам. Может быть, ей даже удастся выйти сухой из воды.
И тут она слышит за спиной голос:
— Помоги…
Спотыкающаяся фигура выбирается из шахты, срывая с себя сильно повреждённый костюм. Это бёф — Анисса не видела его раньше — светловолосый, коротко остриженный и серьёзно пострадавший. Левая сторона костюма смята и порвана, возможно, потому, что носивший его человек оказался слишком крупным для узкого лаза. Но он всё-таки пробрался. Анисса замечает, что левая рука у него ампутирована костюмом выше локтя.
Бёф валится на землю и застывает.
Она проверяет его пульс. Пока есть. Умнее всего было бы забыть об этом человеке, оставить его умирать, может быть, даже ускорить этот процесс. Соблазн велик. Так будет значительно проще сбежать. Привести к нему помощь — значит привлечь ненужное внимание и рисковать собственной безопасностью. Конечно, есть и окольные пути, например, найти в этой глуши охотника, пусть скажет, что сам обнаружил бёфа, не упоминая Аниссу. Но любая её попытка что-то сделать для раненого снижает её шансы на свободу.
Сбежать или рискнуть, помогая другому?
Анисса улыбается. Она не такая, как люди, которые хотели её расплести. И никогда такой не станет. Она дочь своего отца.
А это значит, что её выбор очевиден.
Оборванные струны
•
Соавтор Мишель Ноулден
— Сделай это для него, — произносит женщина голосом тихим, но властным.
Погружённый в глухой серый туман, Лев чувствует её прохладные пальцы на своей шее — она щупает его пульс. В горле пожар, язык словно изжёванная кожаная подмётка, левое запястье ноет, глаза не открываются.
— Ещё не время, ма.
Как и веки, губы тоже не хотят двигаться. Кто это сейчас говорил? Может, один из его братьев? Наверно, Маркус. Нет, голос не его. К тому же в их семье не принято такое фамильярное обращение к матери — «ма».
— Хорошо, — слышит он голос женщины. — Решишь сам, когда он будет готов. Да не забудь свою гитару!
Звук шагов удаляется, и Лев снова соскальзывает в темноту.
• • •
Проснувшись в следующий раз, он уже может приоткрыть глаза, но только совсем чуть-чуть. Он один в обширной спальне с ослепительно белыми стенами. Укутан в красное тканое покрывало. Под ним дорогая сатиновая простыня — на таких он когда-то спал в родном доме. Он лежит на низкой кровати, у ножек которой на выложенном плиткой полу разостлана шкура пумы. При виде её Лев вздрагивает. Напротив кровати — бюро из дуба. На нём нет зеркала, чему мальчик сейчас очень рад.
