на землю солнце, дело уже к закату.
Дорога сбегала под гору, рыжей лентой петляя между обомшелых стволов. Окаймлявшие ее деревья были вековые, могучие, попадались и в несколько обхватов – как та знаменитая маслина, из пня которой было сработано ложе Одиссея. Иные, иссушенные годами, уже не одевались листвой, но в их жилистых, корявых ветвях еще крылась угрюмая, не растраченная временем сила, а клочковатые бороды лишайников делали похожими на грозных старцев. Зато лавры и мирты щеголяли своими пышными кудрями, а стройные кипарисы – молодецкой выправкой, тогда как внизу буйная поросль теснилась без всякого разбора и почтения, словно проказливая ребятня, шныряющая под ногами у старших.
Конь утомился не меньше седока, и Архелай вздохнул с облегчением, когда выбрался на прогалину, где, журча по скалистой осыпи, расплескивался в озерко горный ключ. Позади был маленький, увитый плющом грот, но живая лепечущая завеса мешала как следует его рассмотреть. Казалось, красавица-нимфа раскинулась на шершавых валунах и со смехом изгибает свой белый стан, уворачиваясь от каменных объятий. От влажной земли поднимался горький аромат: в траве, точно капли парного молока, светлели гроздья цветов. Архелай не смог противиться искушению. Одежда его пропотела и покрылась пылью, а вода манила такой соблазнительной прохладой... Недолго думая, он спешился и, обмотав поводья вокруг поваленного бурей ствола, стянул хитон и отвязал сандалии. Он зажмурился от наслаждения, когда ледяные змейки колючей лаской охватили разгоряченное тело – и тут почувствовал на себе чей-то взгляд.
Из-за дерева на него смотрела девушка. Ее короткая серебристая туника сливалась с мягкой зеленью мха, а разбросанные по плечам темные кудри украшал венок из листьев аканта. Острые локти и колени еще хранили детскую угловатость, но два бугорка, набухших под тканью, словно готовые лопнуть почки, выдавали маленькую женщину. Лицо с высокими скулами и удлиненными, чуть раскосыми глазами не отличалось совершенством, так что Пракситель вряд ли взялся бы ваять с нее статую, но в нем была какая-то особенная прелесть, невыразимая в словах и ускользающая, будто плывущий над лугом утренний туман. Нагота Архелая совсем ее не смущала. Она разглядывала его с простодушным любопытством, без притворного жеманства благонравной девицы или бесстыдной откровенности гетеры.
Архелай запоздало прикрылся рукой.
– Ты кто? – спросил он первое, что пришло на ум.
Розовые губы дрогнули, как лепестки, стряхивающие росу.
– Орседика.
Она произнесла это с такой убежденностью в исчерпывающей достаточности характеристики, что Архелай не сдержал улыбки. Ему вдруг сделалось весело.
– А меня звать Архелаем. Я – начальник царских строительных работ; проезжал тут неподалеку и вот решил освежиться. Надеюсь, ты не против? Не превратишь меня в оленя, как Артемида беднягу Актеона?
Орседика рассмеялась.
– Артемида злая, потому что никого не любит.
– А ты добрая?
Архелай потянулся, чтобы взять свою одежду, но девушка, перебежав по камням, загородила ему дорогу.
– Ты не похож на наших юношей, – сказала она и с прежним детским любопытством коснулась пальцем его груди. – У тебя нет рожек, кожа такая нежная и ноги не покрыты шерстью...
Архелай слегка опешил. Как всякий добропорядочный эллин, он верил в богов, хотя не без примеси дерзкого вольнодумства Эпикура, чтил героев и благодетельных демонов, а в положенное время окроплял вином и медом фаллос Приапа – чтобы не лишил мужской силы. Однако сатиров, силенов и нимф вкупе с прочей лесной мелочью находил пастушеской выдумкой. Кроме того, розовый пальчик приближался к деликатному предмету, и Архелай, предчувствуя раскаты надвигающейся грозы, поспешил переменить тему.
– Зато ты, Орседика, намного красивее наших женщин.
К его удивлению, девушка зарделась, будто окрашенный пурпуром осенний лист.
– Правда?
Воспользовавшись ее замешательством, Архелай набросил хитон.
– Конечно. Ведь они не знают ласки ветра и солнца, потому что живут в четырех стенах и день-деньской сидят в гинекее за прялкой. Тогда как ты вольно странствуешь по горам и рощам, играешь с фавнами, охотишься...
Орседика нахмурилась, сдвинув тонкие брови.
– Я не люблю охоты. Все обитатели леса, большие и маленькие, – мои друзья. Вот смотри!
Поднеся к губам сложенные ладони, она издала высокий протяжный крик – и на поляну лохматым кубарем выкатился медвежонок-первогодок. Смешно переваливаясь на толстых лапах, он потрусил к девушке и ткнулся мордой ей в ноги, но увидав незнакомца, сердито заворчал.
Архелай усмехнулся.
– Ну-ну, приятель! Я не обижу твою хозяйку.
Однако в следующее мгновение смех застрял у него в горле, потому что из чащи, свирепо фыркая, выскочил огромный кабан. Пожалуй, с таким было бы не зазорно сразиться и Гераклу: в холке он был ростом с хорошего бычка, налитые кровью глазки горели злобой, вокруг желтых клыков пузырилась пена. Архелай прикинул взглядом расстояние до своего копья, борясь с настойчивым желанием взобраться на ближайшее дерево. Он уже видел себя с распоротым животом и оправдывался мыслью, что, хотя почетно пролить кровь ради понравившейся девушки, вывалить перед ней кишки все же не слишком красиво.
Но Орседика спокойно подошла к страшному зверю и ласково потрепала по жесткому загривку. В ее темных глазах блеснули лукавые огоньки.
– Не бойся: пока я рядом, они не причинят тебе вреда.
Архелай побагровел и сделал вид, будто завязывает сандалию.
– Я бы сказал наоборот: пока ты с ними, они могут меня не бояться.
Орседика звонко рассмеялась – словно ручей запрыгал по камешкам.
– Вот теперь я вижу, что в задиристости и хвастовстве ты не уступишь моим лесным братьям! Они так же упрямы, а, когда повздорят, стукаются лбами – точь-в-точь два козла. – Однако, заметя, что Архелай надулся, как бурдюк с забродившим вином, примирительно добавила: – Не сердись, я не хотела тебя обидеть. Пойдем лучше в мой грот – я угощу тебя молоком и плодами.
Архелай огляделся: солнце уже почти село, от деревьев протянулись длинные тени, последние птицы лениво перекликались где-то в самых вершинах столетних дубов. Спешить ему было некуда – несмотря на цветущие мужские годы, он еще не обзавелся семьей и теперь обрадовался забавному приключению, заранее предвкушая, как за чаркой вина будет рассказывать о нем приятелям. Ну, разве что опустив кое-какие несущественные мелочи: про кабана им знать не обязательно...
Убежище Орседики оказалось маленьким, но уютным – как и подобает жилищу нимфы. Стены были украшены цветочными гирляндами, ветками сосны, мирта и лавра. Низкое ложе покрыто мягкими шкурами и пересыпано душистой травой. На большой плоский камень девушка выставила глиняный кувшин с молоком, разложила на листьях круг желтого козьего сыра, виноград, смоквы и соты с
