— Нет, всё нормально. Просто немного голова закружилась. Душно, наверное, у нас в кабинете.
Марина кивает. И снова поворачивает лицо к монитору, словно ничего не случилось.
Динара пересаживается лицом ко мне и тихо говорит:
— Было немного больно, а потом шум стих. Совсем стих.
Она сидит и прислушивается к себе, словно ожидая, что сейчас снова все вернется.
Я смотрю на девушку и думаю, что интуиция меня не подвела. Я помогал и помогаю Динаре, подсознательно зная, что эта девушка должна жить достаточно долго. В её жизни будет еще так много всего, что я просто обязан помочь ей.
— Шум исчез, — говорит девушка и улыбается.
— Я рад за вас, — улыбаюсь я в ответ, — через неделю вы придете снова. Мы должны убедиться, что проблема не вернется. И, надеюсь, вы помните, что должны похудеть еще хотя бы на десять килограммов?
— Да. Я постараюсь. Спасибо.
Девушка прощается и уходит.
Я задумчиво смотрю в окно. Всё, как в песне — тополиный пух вяло летает в воздухе, жара уже третий день заставляет людей прятаться в тень, вторая половина июня принесла в город изнуряющий зной и духоту.
Только что я смог заглянуть так далеко в будущее, как еще никогда не заглядывал. Резкий переход от лечебного процесса к пророческим видениям заставил меня на пару секунд потерять связь с реальностью, словно я перешагнул через невидимую границу, разделяющую миры.
Далеко в небе самолет оставляет белый след. Несколько небольших облачков создают фигуру дракона, пожирающего солнце. В соседнем доме на балконе пятого этажа стоит мужик в трусах и курит. Простые события ежедневной жизни, когда за минутой следует следующая минута.
Время, это необъяснимое в своей неизменной последовательности движение, показало мне события будущей жизни отдельного человека. И я не уверен, что это знание мне в радость.
2
Мария Давидовна стояла перед палатой интенсивной терапии и не решалась войти. Точнее, она боялась войти. Пока Вилентьев после операции находился в реанимационном отделении, у неё была причина для того, чтобы не приходить. Но теперь уже не отвертишься, — в ПИТ можно прийти, соблюдая определенные правила. Собственно, она не совсем понимала причину своего страха — человек после ножевого ранения и большой кровопотери находится в коматозном состоянии на искусственной вентиляции легких, он ничего не видит и не слышит. Чего его бояться?
Может быть, она боится себя? Как она среагирует на то, что увидят её глаза?
Мария Давидовна вспомнила, как узнала о ранении Вилентьева. Позвонил сотрудник Следственного управления, который знал, что они работали вместе по делу Парашистая, и спросил, не встречалась ли они накануне. А потом он сказал, что рядом с бывшим домом доктора Ахтина на майора Вилентьева совершено нападение, он серьезно ранен и находится в больнице.
Да, она вспомнила, что сначала подумала, что это Вилентьев столкнулся с Парашистаем и тот ранил его ножом. Она испугалась за Ахтина, а не за майора. И именно эта первая реакция сознания заставляла её стоять перед дверью в палату интенсивной терапии в нерешительности. И еще чувство вины, — она была недостаточно откровенна с Иваном Викторовичем.
— Здравствуйте, Мария Давидовна. Пришли посетить больного?
Услышав знакомый голос, она повернулась. К палате подошел хирург, который оперировал Вилентьева, и с которым она общалась по телефону после операции. Кажется, его зовут Кирилл Сергеевич.
— Как он? — спросила она, показав глазами на дверь палаты.
— Как я вам и говорил, ранение в печень и большая кровопотеря. Мозг долго находился без кислорода. Сами знаете, чем это грозит.
— Да, — кивнула Мария Давидовна, — если кора головного мозга погибла, то для него всё закончилось.
Хирург открыл дверь палаты и вошел. Она шагнула за ним так, словно прыгнула в омут, решительно и бесповоротно.
В облицованной белой плиткой палате стояла функциональная кровать, на которой лежал Вилентьев. Тело прикрыто простыней до груди. Изо рта торчит интубационная трубка. Равномерно шумит аппарат искусственной вентиляции легких. На прикроватном мониторе отражается сердечный ритм.
Кирилл Сергеевич подошел к телу, задумчиво посмотрел на него и сказал:
— С моей стороны проблем нет. Послезавтра сниму швы и всё. Потом переведем его в неврологию. А там уж как Боженька его любит, хотя, даже если выкарабкается, то уже никогда не станет полноценным человеком.
— Не думаю, что его любит Бог, — тихо сказала Мария Давидовна.
— Что? — переспросил хирург.
— Я говорю, дай-то Бог.
— Да, конечно, может ему повезет. Ладно, я пойду.
Кирилл Сергеевич улыбнулся и ушел.
Мария Давидовна стояла у кровати, смотрела на лицо Вилентьева и пыталась понять себя. Испытывала ли она жалость по отношении к этому человеку? Хотел ли она, чтобы Вилентьев выкарабкался?
Должна бы, как обычный человек, сострадающий беде другого человека.
Или это облегчение от того, что этот человек больше не будет преследовать Ахтина? И это ставит её перед осознанием того, что она в своей жизни всё перевернула с ног на голову. Она, Мария Давидовна Гринберг, разумная женщина, врач, ставит свободу маньяка-убийцы выше, чем жизнь следователя, наделенного обществом правом ловить и наказывать преступников.
И еще вопрос, который не давал ей покоя. Кто нанес удар ножом Вилентьеву? Неужели Парашистай? Это самый логичный ответ. Ахтин пришел к своей бывшей квартире, Вилентьев увидел его и попытался арестовать. В схватке Парашистай оказался сильнее. Всё просто.
И всё так сложно.
Мария Давидовна вздохнула. И подумала о своем больном сознании, в котором поселился монстр.
3
Приняв очередного пациента, я смотрю на часы и спрашиваю:
— Марина, что там у нас по записи?
— Это был последний, — отвечает Марина.
— Отлично. Я сейчас пойду в женскую консультацию на консилиум. Как раз успеваю.
Дописав амбулаторную карту, я беру личную печать врача и ухожу. Женская консультация на первом этаже поликлиники. Здороваясь с сотрудниками, я спускаюсь по лестнице и иду к нужному кабинету. Ирина Ногина сидит на стуле у кабинета.
— Мне сказали, что меня позовут, — говорит она, увидев меня.
Всё уже в сборе — начмед Бусиков, заведующая женской консультации Эвелина Аркадьевна, и лечащий доктор Анастасия Александровна. Поздоровавшись, я сажусь за стол рядом с доктором.
— Давайте начнем консилиум, — говорит начмед, и, заметив, что лечащий доктор хочет встать, машет рукой, — сидите, сидите, Анастасия Александровна, мы тут все свои.
