— Кто такие скибы?
— Это сунятные струнные запевцы.
— Понятно, — кивнул поэт и с еще большим интересом задержал взгляд на светлом лике Фреи.
При дневном свете глаза у нее стали бирюзовыми. Они были прекрасными, как и лицо, как и вся ее хрупкая фигура. Поэт понял, что всегда мечтал встретить такую девушку. Причем, имеющую отношение к искусству. Не то, что его жена Клавка… А кстати, каков его теперь брачный статус — он по-прежнему считается женатым? Или переход в другой мир освободил его от всех обязательств — от жены, от семьи…
Господи! Да какая у него была семья? Без детей, это не семья. А детей у них не было. И теперь уже не будет.
— А где у вас библиотека? — спросил он.
— На улице «Героев тундры». Сядете в любое такси, скажите пункт назначения — «Библиотека». И вас доставят.
— А что за герои тундры?
— Это те, кто век назад начал строительство нашего города.
— А-а… Они забили первые колышки, жили в палатках, а утром, пробив корку льда в ведре, умывались. Потом шли в метель, мороз копать фундаменты под первые здания…
— Точно! — удивилась Фрея, — откуда вы знаете?
— Так это общеизвестно. Все города так строили… и в нашем мире…
— Потом создали солнце…
— Значит ваше солнце и в правду искусственное?
— Да. Это было нелегко, поверьте. Водород сжимали под колоссальным давлением, и когда температура его достигла миллионов градусов, началась реакция ядерного синтеза. Получилось солнце, величиной с грецкий орех. Но жар был настолько силен, что его хватило обогревать огромный район тундры, превратив этот бесплодный край в цветущий сад.
— А как оно держится на небе? — Степан прищурился на солнце. — При помощи чего?..
— При помощи маны, чего же еще?
— А что такое мана?
— Это духовная сила. С ее помощью можно созидать что угодно. Вагончики, кстати, тоже движутся силой маны.
— Это типа антигравитации?
— Не совсем… Если вам это интересно, мы могли бы поговорить об этом в Библиотеке.
— Хорошо, поговорим… Вы знаете, а мы, ну, там, у себя, так и не смогли достичь термоядерной реакции синтеза. Хотя планировали добиться этого к 1980-му году.
— Наш город Компрецадь потому так и называют — Город несвершенных деяний человека.
— Значит, это место, где сбываются все мечты?
Фрея загадочно улыбнулась. Улыбка ее была ослепительной.
— Так вот почему у вас искусственное солнце и коммунизм, как раз то, чего мы так не смогли достичь… Один мой товарищ мечтал попасть к вам в город. Рассказывал про него, я думал, сочиняет…
— А где сейчас ваш друг?
— Шакалом стал. Не выдержал трудностей пути.
— Сочувствую.
Но вот прилетели привычные уже вагончики. Три состава, которые движет и поддерживает в воздухе загадочная сила мана. Римляне, соблюдая порядок, полезли в вагончики. Степан так и не удосужился сосчитать воинов, но на глаз, человек восемьдесят. Фрея опять села рядом с ним, и экскурсия началась. Используя микрофон, девушка-гид по ходу движения рассказывала о тех или иных достопримечательностях города (как бишь его? Степан так и не мог вспомнить), и её рассказ был слышен во всех трех летающих поездах.
В круге четвертом
Поздно вечером уставший Степан задремал под бормотание диктора ТВ, но вынужден был проснуться с ощущением, что телефон трезвонит уже давно. Прошлепав босиком по навощенному и потому слегка скользкому паркету, поэт снял трубку телефона, стоявшего на письменном столе.
— Алло?
— Здравствуйте, товарищ Одиноков. Говорит директор гостиницы.
— Да-да, слушаю. Здравствуйте, — Степан с трудом подавил зевок.
— Прошу прощения, но я вынужден сообщить вам неприятную новость: у нас случилось авария в коммунальном снабжении гостиницы…
— И что?
— Не поймите меня правильно, то есть неправильно… В общем, у нас прорвало канализацию, и номера затапливают сточные воды… Это ужасно! Такого варварства у нас еще не было!
— Простите, но, судя по вашему тону, вы как будто жалуетесь мне… но я в некотором роде поэт, а не слесарь… Чем же я могу вам помочь?
— Ну, как же! Вы должны их утихомирить.
— Кого утихомирить?
— Ну, этих ваших с копьями.
— С копьями?
— И с мечами. Одним словом, воинов.
— Вы имеете в виду римских воинов?
— Римских или греческих, я в этом не разбираюсь, только они сломали все унитазы в своих номерах.
— В каком смысле сломали? — поэт не удержался и широко зевнул, аж за ушами щелкнуло, и на глаза навернулись слезы.
— Вывернули напрочь! Это настоящий вандализм!
— Но я-то, Господи, здесь причем?
— Дык, как же? Ведь вы у них за главного будете…
— Простите, но это ошибка. Я им не начальник. Я посторонний человек. А командиром у них центурион Тит Полюций Марон по прозвищу Галльский. Вот ему и жалуйтесь.
— Я бы пожаловался ему, этому Галльскому, да их никак не отличишь друг от друга. Все на одно лицо! Вы же знаете, униформа обезличивает человека. А они в эти своих доспехах…
— Он, кажется, один с бородой. По бороде узнаете.
— А вот этот, с бородой, как раз самый буйный у них. Товарищ Одиноков, вы бы поговорили с ними, усовестили бы их. А то ведь они всю гостиницу разнесут.
— А почему не вызовите полицию?
— У нас нет полиции.
— Вот, черт! Как же вы без полиции-то живете?
— Честным, порядочным гражданам не нужна полиция. Я вас умоляю, товарищ Одиноков…
— Хорошо, я поговорю с командиром, — согласился Степан, хотя понимал, что для центуриона он не авторитет.
Директор гостиницы рассыпался в превентивных благодарностях.
Степан надел куртку и вышел из номера. И сразу вступил в какую-то жижу серого цвета с черной продресью. В коридоре витал запах канализации. А под ногами, стало быть, текло оно самое — содержимое канализации. Идти пришлось возле стенки, там были участки, свободные от дерьма. Та же субстанция капала с потолка. Так что приходилось лавировать.
Степан шел на голоса, раздававшиеся в холле гостиницы. Это был могучий рев Полюция Марона и невнятный, слабосильный голос директора, который требовал прекратить безобразие вверенном ему, директору, общественном заведении. Центурион рычал, что проливал кровь в боях с германцами и потому имеет право на вознаграждение… На что директор ему вполне резонно отвечал: «Мы не посылали вас биться с германцами… и вообще, кто вы такие на нашу голову взялись?!»
Товарищ Одинокий спустился в холл, где застал удручающую картину. Расхристанный римский сотник хватал за грудки подчеркнуто официально одетого директора гостиницы.
