того, что мне ведомо, вас и не надо было никак ограничивать. Вы не соизволили взять то, что было слишком сложно для вас. Вы медленно, но уверенно разлагали свой мозг, сами того не осознавая. А доступность знаний не означает их качество. Вспомни даже тех горе-ученых, в чей мозг загружали бесконечности тухлой дрянной информации. Вон даже у вашего капитана отверстие в голове специально для этого. Да, у них было много знаний. Но какого качества были это знания? Им вдолбили в голову «правильные» мысли.
Девин смотрел на книжку, сведя брови.
— Это… это же правда. Всё так и было. А мы не замечали. И всё это время… я всё время просто существовал. Уже только прилетев сюда, я начал принимать какие-никакие решения. А кем же я был до этого?
— Никем. Как и все остальные. Доктрина, возомнив себя богом, создала новый образ человека. Бездумного и ленивого человека, которого ничего не интересует. Я видел такое и в других жизнях, — он приблизился к Девину, — ты просто не мог ничего заметить. Это было выше твоих возможностей.
Девин положил книгу на стол обложкой вверх, а сверху накрыл её сложенными руками. Его лицо было направлено в стол, но растерянные глаза смотрели на Эммануэля. Он заговорил сам с собой:
— Они же ещё забирали людей и стирали им память. Кто знает, что ещё они делали. Родители Асцелии исчезли, и никому не было до этого дела. Мне тоже. Мне и на неё было наплевать, — он опустил лицо в руки, — Где мы вообще жили? Что это за мир такой?
— Клетка. А вы были животными, запертыми в этой клетке. Но что-то случилось с хозяином, клетка открылась, и вы оказались на свободе. Не готовые к этой свободе. Новый мир.
Сейчас был слышен только шелест страниц и звуки ботинок неподалеку. Они оба молчали.
— Что ты теперь думаешь о Доктрине? — чуть слышно сказал Эммануэль.
— Что я думаю? Не знаю. Раньше я думал, что она наш спаситель. Она освободила нас от Восемьдесят шестых. Но нас же заставили в это верить, да? А были ли вообще Восемьдесят шестые? Точно ли нас освободили? Я уже ничего не знаю.
— Ты боишься прошлого? Да, боишься. Я тоже боюсь. Его. Пойдем со мной. Давай, оставь книгу.
Они оба вышли из наполненной людьми библиотеки. План Келмиура по образованию людей шёл как надо. Они пошли в сторону столовой. Проходя по коридору, Эммануэль, ступая на левую ногу, бубнил себе под нос цифры: «Семь… восемь… девять. Мы пришли». Он опустился вплотную к месту схождения пола и стены, и надавил рукой на место спайки. Железный лист поддался, открыв небольшое темное пространство внутри стены. Он сунул в него руку и почувствовал прохладу. Вслепую он нащупал что-то твёрдое и покрытое конденсатом. Этим «чем-то» оказалась старая поцарапанная бутылка жидкостью янтарного цвета.
— Это, уважаемый попутчик, так называемый виски. Напиток из другого мира. В нашем такого не найти. Моё нутро убеждает меня, что мне не обойтись без него после того, что я собираюсь представить твоему взору.
Его настроение держалось где-то между задорностью и серьёзностью, и Девин не знал, как на это реагировать. Они пошли дальше.
Не доходя до входа в столовую, Эммануэль повернул налево к углу, заставленному высокими коробками из белого пластика. Он схватился за край одного из них и потащил на себя, открыв доступ к вентиляционному люку в стене.
— За мной, — бросил Эммануэль.
Он схватился за холодный люк и с усилием потянул его, немного расшатывая в стороны. В их ушах отзвучал мерзкий металлический скрежет. Эммануэль положил железную дверцу на пол, стал на четвереньки и полез в вентиляцию. Девин последовал за ним.
— У тебя же нету клаустрофобии? — глухо прозвучал впереди голос Эммануэля.
— Чего нету? — переспросил Девин.
— Значит нету.
Они ползли по узкому неосвещенному тоннелю. Руки пропахли металлом. Спина тёрлась о потолок, а колени начали болеть. Несколько раз Девин ударился головой в стену при поворотах. В кромешной тьме не было видно ничего, поэтому, поворачивая, Эммануэль говорил: «За мной».
— И много у тебя таких проходов? — спросил Девин, в очередной раз ударившись головой.
— Ха-ха. Возможно, слишком много. Порою я и сам в них теряюсь. Моя система тоннелей будет пообширнее кровеносной системы человека, так-то.
Под конец тоннель начал понемногу уходить вниз. И вот, наконец, тусклый свет пробился во мрак. Здесь уже люка не было, они вылезли из стены и оказались в небольшом квадратном помещении с синим освещением. У выхода справа лежала помятая дверь, а сам проход был завален огромными камнями.
Но главное было перед ними — громадное окно, переходящее в сводящую с ума глубь океана. Там по бокам виднелись непомерные лопасти. Одни работали, а остальные замертво стояли, покрытые водорослями.
Эммануэль подошел ближе к стеклу. Он вздохнул.
— Здесь — сердце нашего дома. Эта турбина вырабатывает для нас энергию.
Девин подступил к стеклянному куполу и посмотрел по сторонам.
— А почему остальные выключены?
— Их нельзя включать. Родитель услышит.
Девин обернулся к упершемуся на стену Эммануэлю. Он стоял с закрытыми глазами.
— Родитель? — спросил Девин.
— Прошлое, которого я боюсь. Он уже приходил. Но больше я не попадусь в его лапы, — Эммануэль закрыл лицо ладонями.
— И почему он приходил?
— Он обезумел от поисков меня. Но я не дам себя отыскать. ВТОРОЙ РАЗ ОН КО МНЕ НЕ ПРИДЕТ. Я должен сохранить свою жизнь. Ещё рано.
Эммануэль часто говорил о каких-то абстрактных неведомых вещах. О своих прошлых жизнях, о других мирах и о бессмертии своей души. Девин уже не придавал этому значения. Он снова обратился к обворожительной тьме бездны, ведущей в никуда. Там он видел всё и ничего одновременно. Он представил, как холодные руки океана обволакивают его с ног до головы, обездвиживая его. Как он тонет всё глубже и глубже, ко дну величайшего океана. Но что находится ниже, под его дном? Какие ужасы обитают там, если даже здесь пучина пугала его?
— Мы не должны включать остальные турбины. Что бы не говорил твой величавый капитан. Он
