— И, я так понимаю, Парашистай в этом году тоже совершил ритуальное убийство? Анжелика Мясникова?
— Да, слепая на один глаз алкоголичка. Он выдавил у неё только зрячий глаз, а слепой оставил. И этим убийством он задал нам с Вилентьевым новую задачку. У нас создалось впечатление, что Парашистай хотел помочь девочке.
— Дочь Мясниковой, которую сажали в кладовку, чтобы не мешала?
— Да, мы съездили в детский дом и поговорили с девочкой. Она твердо уверена, что мать убил Дед Мороз, которого она попросила об этом в Новый Год. В ночь убийства она, как обычно, сидела в кладовке и не спала. Она слышала тихие шаги, как будто человек был в валенках. Он остановился перед дверью кладовки на некоторое время.
Капитан кивнул:
— Наш эксперт нашел четкие отпечатки Ахтина, словно он опирался на дверь кладовки.
Мария Давидовна глубоко вздохнула носом и медленно выдохнула. Где-то глубоко внутри ей захотелось закричать изо всех сил.
— И вот еще что, Мария Давидовна, — сказал капитан, — посмотрите, пожалуйста, на эту фотографию.
Он подтолкнул фотографию по столу и Мария Давидовна, опустив глаза, посмотрела на изображение. Мужское тело, кровь на шее, закрытые глаза, худое лицо, короткие волосы. Разбитые очки, лежащие рядом с головой. Что-то неуловимо знакомое, мелкие нюансы, которые заставляют подумать о невозможном.
— А есть еще фотографии этого человека, лучше, когда он был жив?
— Да, вот фото из его личного дела. Он работал программистом в одной солидной организации.
Мария Давидовна посмотрела на другое фото и подозрение усилилось.
— Какой у него рост?
Капитан заглянул в папку и сказал:
— Сто восемьдесят два сантиметра.
— Он на Ахтина похож, — теперь уже уверенно сказала Мария Давидовна, — вблизи, конечно, сразу понятно, что это не Ахтин, но в сумерках очень легко спутать.
— И еще одна мелочь, — сказал Владимир Владимирович, — нападение и убийство совершено во дворе дома, где когда-то жил Парашистай. И вот теперь я хочу узнать ваше мнение, как вы думаете, что там случилось?
Мария Давидовна, задумчиво глядя в окно, где ветер медленно шевелил ветками березы, неторопливо ответила на вопрос:
— Не знаю, зачем Вилентьев приехал туда вечером, но, возможно, увидев человека, похожего на Парашистая, он попытался задержать его. Я не думаю, что это Вилентьев нанес удар ножом этому человеку. Там был кто-то третий.
— Парашистай?
— Не знаю, — покачала головой Мария Давидовна.
8
Я рано прихожу на работу. Мне так лучше, — бессонница гонит меня из комнаты в общежитии. Мысли заставляют искать возможность отвлечься. И общение с пациентами иногда лучшее средство переключится. Накинув белый халат, я подхожу к окну — утреннее солнце пока еще не жарит, березы после короткого ночного дождя выглядят свежими, воробьи прыгают с ветки на ветку и весело чирикают. В природе всё идет своим чередом, и моя жизнь кажется ярким белым пятном на искаженной чужеродной морде общественного бытия. Обреченная цивилизация выбивается из сил, пытаясь сохранить самое себя. Стадо мечется по бескрайнему полю, которое называется планета Земля. Рано или поздно планета отторгнет агонирующую плоть, похоронив миллиарды особей, которые гордо называют себя Человеком.
— Здравствуйте, Михаил Борисович, — здоровается Марина, — вы уже здесь?
Ответив на приветствие, я сажусь за стол. Рабочий день начинается. Я — врач, и мое дело — врачевание.
Первый пациент, Антон Кораблев, мужчина сорока трех лет, выписанный из стационара с грозным диагнозом. Инфаркт миокарда. Он почти умер, когда четыре недели назад сильная боль в груди заставила его внезапно остановиться и упасть в траву на краю тротуара. Он помнил, как смотрел на проходящих мимо людей, хотел позвать на помощь, но не мог произнести ни одного слова. Он не мог пошевелиться, — боль в левой половине тела сковала его лучше любых оков. Он просто медленно умирал, и прекрасно понимал это. Страшное осознание неминуемой смерти и равнодушие людей, проходящих мимо — вот что навсегда отпечаталось в его памяти. И это отпечаток заставлял его ненавидеть всех и вся.
Антон сидит на стуле и постоянно прислушивается к себе, словно ждет, что боль в сердце отпустила его ненадолго. Я спокойно считаю пульс, слушаю сердечный ритм фонендоскопом, Марина измеряет артериальное давление. Я чувствую ненависть к людям, которая бурлит в пациенте. Он помнит только равнодушие врачей в стационаре, а не то, что они подняли его на ноги. Антон видит в каждом человеке одного из тех людей, которые проходили мимо, когда он умирал.
И он по-прежнему завидует всем.
В детстве Антон завидовал другим детям даже тогда, когда он имел лучшие игрушки. Он всё равно считал, что старый плюшевый мишка у соседской девчонки лучше, чем его новый самосвал.
В юности он лютой завистью завидовал единственному другу, потому что у парня были богатые родители, и он ни в чем не нуждался. А когда Антон понял, что девушка, которая ему нравится, предпочитает друга, то он в бессильной злобе забил палкой бродячую кошку.
Окончив технический институт, Антон пришел работать инженером на завод. И сразу стал завидовать коллегам-инженерам, — он был уверен, что их заработная плата в разы отличается от его получки. Он пил с ними пиво, и завидовал. Он вместе со всеми болел за одну футбольную команду, и вечером, стиснув зубы, думал о коварстве окружающих людей. Он улыбался молодой незамужней сотруднице и ненавидел её за то, что она не отвечает ему взаимностью.
Антон Кораблев может прожить еще несколько лет, но зависть все также будет грызть его изнутри. На работу он уже не вернется, — ему надо оформлять инвалидность. И завидовать он будет соседям по двору, актерам в телесериалах и в ток-шоу.
Я думаю о том, что хочу избавить его от этого.
— Какие таблетки сейчас принимаете? — спрашиваю я.
— Какие назначены, те и принимаю, — недовольным голосом отвечает Антон, — в выписке всё написано.
Кивнув, я переписываю из выписки в амбулаторную карту препарата. Если пациент не хочет, чтобы я что-то посоветовал ему, то я не буду проявлять инициативу. Во всяком случае, не с этим пациентом. Таблетки ему не помогут, пока зависть и ненависть гложет его изнутри.
— Вы курите?
— Нет.
Антон Кораблев врет. Он курит с двадцати лет. Когда лежал в стационаре, он за двадцать дней не выкурил не одной сигареты, и об этих днях он вспоминает с ужасом. Сейчас он выкуривает по десять сигарет в день, и он прекрасно знает, что этого ему делать нельзя.
Антон Кораблев уходит, и я улыбаюсь следующей пациентке. Динара Ганиева.
