— Блядь, не вовремя, — выругался князь Иван. И обратясь ко мне. — Малец, умеешь с бомбами твоего отца обращаться?
— Да, мне папа показывал.
— Отлично. С рассветом начнем. Беги, проверь, чтобы все было в порядке.
Я со всех ног кинулся к телеге дяди Федора. Возница потихоньку приходил в себя и лежал, кряхтя и постанывая у копыт своей лошади. Я присел и тронул его за плечо
— Как ты, дядя Федор? — поинтересовался я.
— Живой, — ответил он. — Что это было? Только он мне в глаза взглянул… И все.
— А папка мой где? — с тревогой спросил я.
— Да я почем знаю, — ворчливо сказал дядька,
Отец обнаружился с обратной стороны телеги. Он сидел, привалившись к тележному колесу, голова была запрокинута. Со стороны он производил впечатление сильно пьяного или очень усталого человека. Все мои попытки его разбудить ничем не закончились. Тогда мы с Федором подняли его и уложили в телегу. Он вяло отбивался и что-то бормотал. Приняв горизонтальное положение, отец как ребенок, повернулся набок, подтянув колени к груди и подложив ладони под голову.
Федор покачал головой от досады. "Прыщ никчемный" — пробормотал он себе в усы.
— Дядь Федор, — спросил я, — Где у папы запалы были?
— А тебе зачем? — подозрительно поинтересовался возница.
— Князь сказал, чтобы готовились. Утром бомбы в метро сбросим.
— Блядь, — произнес короткое и емкое слово дядя Федор. — Во попали…
Тут мое внимание привлекли звук, которые издавал отец. Сначала я принял это за всхрапывание или всхлипывание. Но это что-то другое. Я подошел ближе и стал различать торопливые, сбивчивые, злые слова.
— Ты… Ты думаешь, что победил меня — чужим, голосом, рыча и всхлипывая бормотал он. — Нет, мальчик, нет говнюк. Это я тебя победил. Скоро ты на своей шкуре почувствуешь… Ты думаешь это вы сами сюда ходите… Это мы вас сюда вызываем. А князь, он в курсе, он все знает. Он сам вас нам приводит… Он отомстит тебе, сучонок… Ты не понимаешь… Как обидно умирать… Столько мыслей, надежд, памяти. Я ведь 4 языка знаю, военным корреспондентом работал, мир посмотрел, пока все это не началось… В Париже был, в Лондоне, в Тель-Авиве… Ты, мальчишка, и представить себе не можешь, сколько я видел… Проклинаю тебя… Жизнь твоя будет долгой и ужасной… Ты пожалеешь, что на свет родился, Даниил, сын архивариуса…
Отец протяжно застонал и очнулся. В сером предутреннем свете было видно, как на коже блестят крупные капли пота.
— Что ты натворил, Данилка… — с ужасом произнес отец, скорей утверждая, чем спрашивая. — Они до Владимира дойдут. Теперь у них будет страстное желание это сделать.
Едва восток окрасился кровавым светом восходящего солнца, собрался военный совет. Придворные советники, жаробойщики, офицеры, амазонки долго, на повышенных тонах выясняли отношения. Потом князь, злой и пристыженный, не поддержанный даже своими ближайшими соратниками, убрался восвояси. Воевода Гаврила Никитич, лейтенант Кротов и высокая, статная женщина в черном плаще подошли к нашей телеге. Ее лица не было видно из-за низко опущенного капюшона. Уверенные и быстрые движения выдавали в ней одну из амазонок.
В ней чувствовались непреклонная воля, привычка повелевать и нетерпимость к возражениям.
Мы поднялись, приветствуя гостей. Женщина, не говоря ни слова, провела рукой по бочонкам газовых бомб, выдернула пробку, запустила пальцы вовнутрь. Она брезгливо понюхала дымовую смесь и раздраженно отряхнула пальцы.
— Архивариус Концепольский, — спросила она. — Ты уверен, что эта дрянь убьет подземных чудовищ?
— Да, — ответил отец.
— И на чем основана твоя уверенность? — с иронией и легким оттенком презрения спросила женщина. — Ты проводил опыты? Испытывал свое оружие в боевых условиях?
— Нет, — ответил отец.
Я вдруг догадался, что это одна из верховных жриц Великой Матери, та, что проделала путь до Москвы в закрытых носилках.
— Знаешь ли ты, какая кара ждет тебя в случае неудачи? — грозно спросила
— Мудрость Пророка, дает мне уверенность в успехе, — твердо ответил папа.
— Много ли проку в старых текстах. Скорость мутаций в подземельях в много раз выше. Не удивлюсь, если через 2–3 поколения, немертвые перестанут бояться дня.
— Я уверен, — вдруг вставил я. — Вампир уговаривал меня не брать с собой газовую гранату.
— И ты послушал? — поинтересовалась жрица.
— Да, — сознался я.
— Ну конечно… — иронически отметила она. — Любой человек слаб, когда спит его разум. Даже ты.
— Я всего лишь мальчик, — возразил я.
— Конечно, — ответила она. И переменив тему сказала, возвысив голос. — Довольно… Ты, архивариус, атакуешь подземелья своим новым оружием. Пора показать немертвым, кто хозяин на земле. Твой сын пойдет с тобой. Лейтенант даст столько людей, сколько потребуется.
Мои амазонки окажут помощь. В подземелье они не полезут. Война — дело мужчин. Но вот если вы струсите и побежите, они заставят вас вспомнить воинский долг.
Жрица повернулась и пошла прочь. За ней засеменил воевода. Кротов остался, бормоча ругательства. Я подумал, что теперь знаю, отчего старших амазонок называют ведьмами.
Изредка меня выпускали подменить сигнальщика. Тогда я мог видеть широкую ленту Ленинградского проспекта справа и ржавые металлические конструкции над бывшим стадионом слева. Метрах в 200 передо мной был такой же выход из подземелья. Там распоряжался папа. По его сигналу должны начать и на нашей стороне. Поодаль стояли черные фигуры.
Силуэты воительниц казались вырезанными из картона. Но я знал, что оружие у них самое настоящее, включая пулеметы в огневых точках, поставленные с трех сторон здания станции. И оно готово было стрелять в нас.
Потом меня опять загоняли вовнутрь, давая подышать воздухом другому счастливцу. И снова время почти останавливалось, двигаясь невыносимо медленно.
В вестибюле было сумрачно. Неяркий свет, затененного дымкой дня едва проходил сквозь пластик входных дверей. Когда-то прозрачный метакрилат иссечен трещинами. Через него почти ничего не видно.
Я, то ходил из угла в угол, то сидел на бочонке запасной газовой бомбы, поминутно проверяя, на месте ли коробка с запалами и спичками, то смотрел по сторонам, словно пытаясь навсегда запомнить обстановку вокруг.
Бойцы расположились у эскалаторов, готовые сбросить зажженный заряд в гибельную тьму подземного провала. Бомба в полной готовности лежала на ступеньках. Достаточно толкнуть ее ногой, чтобы бочонок перемахнул через подложенные под него деревяшки и с грохотом покатился вниз.
