кости приводят вас в движение и спасают вас от растворения в бездействии.
Наши кишки растворяют ваши излишки и удаляют из вашего мира навсегда.
Именно в тот день, когда я решил хорошенько позавтракать, мне отключили пищепровод.
Я пощёлкал тумблерами и покрутил ручки кухонного раздатчика в глупой надежде, что это всего лишь мелкая неполадка. Никаких признаков жизни, несмотря на то, что до конца подписки на питание ещё несколько шестериц.
Внутри, где-то рядом с пустым желудком зашевелилась неуместная паника. В доме нет ни крошки еды. Да и откуда ей взяться? Незачем делать запасы, когда пища доступна по нажатию кнопки.
– Бомануар, включи свет! – раздражённо сказал я.
– К сожалению, я не могу этого сделать.
– Что? Почему?
– Все коммуникации и жилищно-коммунальные системы дома отключены. Причина мне неизвестна.
– Отлично. Просто отличное начало дня.
– Приношу глубочайшие извинения, господин Кавиани, – монотонный голос робо-консьержа в этот раз прозвучал с удивительной искренностью.
– Ты ни в чём не виноват, не расстраивайся.
Я со вздохом покрутил вентиль крана, после чего сердито стукнул себя костяшкой пальца по лбу – конечно же, воды тоже нет. Можно не чистить зубы, можно позавтракать в министерской столовой, но вот пить очень хотелось. Запасов воды в доме тоже не водилось.
Стоило только подумать об этом, как горло начало саднить от сухости.
Внезапно в голове всплыло неожиданное осознание:
– Кхм, Бомануар, а почему ты сам всё ещё работаешь?
– Не знаю, господин Кавиани. Наверное, по воле Машин Любви и Благодати.
– Конечно, конечно, всё и вся по их воле, как обычно…
– Вы бы хотели, чтобы я отключился?
Почему-то этот невинный вопрос заставил меня замереть на месте.
Хочу ли я, чтобы Бомануар отключился? Теперь, после того, как он спросил об этом, подобная мысль казалась ужасной – словно я требую от него умереть.
– Не говори глупости! Без тебя будет очень скучно. Всё, я пошёл в Министерство, а ты сиди дома и никуда не уходи.
– Вам известно, что я не способен…
Я выскочил за дверь квартиры и захлопнул её за собой, обрывая очередную порцию нечеловеческой занудности.
На улице развернулся ленивый и неторопливый хаос работы Департамента Заботы и Защиты.
Длинная череда чёрных катафалков выстроилась у тротуара. Кланки неторопливо заводили граждан в один из фургонов, придерживая их под руки, – трудно разглядеть порожек кузова, когда на голове у тебя плотный мешок. На гранитной плитке у дома ровным рядом лежали тела, накрытые плёнкой. Этим мешки на голову уже без надобности.
Одной загадкой меньше. Причина отсутствия еды в моём доме обнаружена.
Я покрутился на месте, пытаясь решить, стоит ли вернуться в свою квартиру, но один из кланков отнял у меня причину для сомнений, преградив дорогу. Я пихнул ему в руки идентификат – отсутствие завтрака не располагало к ритуалам вежливости.
– Господин Кавиани… – кланк торопливо вернул документ после проверки и обозначил поклон микроскопическим смещением туловища от вертикали. – Желаете проверить ситуацию лично?
– Что? Нет, – с недоумением ответил я. – Почему и зачем? Я простой чиновник Министерства Демографии.
– То, что происходит… – он повёл дубинкой вокруг, – …это и есть демография, разве нет?
Из-под белой маски раздалось шипение, отдалённо напоминающее смех.
Мне едва удалось сдержать отвращение:
– Я просто хочу пройти к Министерству, вот и всё.
– Да, конечно… Не смеем задерживать. Ваша безопасность – наш приоритет, господин Кавиани.
– Безопасность?
– Небольшой рейд на Непротивление. Эта мерзость проникла везде и всюду, они могут оказаться совсем рядом… Но мы защитим Вас.
Лежащие у стены, едва прикрытые чёрной плёнкой тела выглядели совершенно обычными и совсем не опасными. Простые люди, жители этого самого дома. Моего дома.
Много, их слишком много.
Желудок скрутился узлом. Я торопливо кивнул кланку и зашагал мимо длинной очереди из машин, опустив голову. Проклятая шеренга всё не кончалась, словно назло собираясь сопровождать меня до самой площади.
В своей отвратительной шутке кланк оказался прав – при таком масштабе аресты действительно становились вопросом демографии.
Оксидизаторы едва слышно выдыхали в кабинет упругие потоки прохладного воздуха. Я прикрыл глаза и откинулся на мягкую спинку кресла, ожидая, когда рукотворный ветер высушит со лба нервную испарину.
Когда-то чужой и неуютный, теперь кабинет казался надёжным убежищем. Со сдержанным удовольствием я провёл ладонью по столешнице, стараясь впитать кожей каждую крупицу необычного ощущения. Шероховатый материал совсем не походил на пластик – слишком много в нём было прожилок и странных включений. Но для камня эта плита была слишком тёплой; как будто немного живой.
Неужели это именно то, что раньше называли «деревом»? Совсем не похоже на искривлённые тощие палки, едва видимые за пологом помех в окне-экране.
Давно прошло время пропущенного завтрака; прозвенел терминал, сигнализируя о получении рабочих писем. Быстро, слишком быстро текло время редкого спокойствия: сочилось, словно кровь из раны, отбирая покой самим фактом своего движения. Утренние часы пролетели минутами, как будто я утратил врождённое ощущение времени. Или, может быть, я просто заснул.
От двери раздался скрип и стук. Я распахнул глаза и увидел Диодато – тот стоял у входа и сжимал в руках складное кресло.
– Доброе утро, Ансельм, – сказал я и не смог удержаться от тонкой улыбочки. – Пожалуйста, присаживайся.
Его спокойствием можно было резать скалу.
Неторопливо разложив кресло, Диодато с преувеличенной аккуратностью поддернул брюки и присел на край сиденья.
– Сегодня на меня возложена тяжёлая миссия, – помолчав, сказал он.
– Машинами Любви и Благодати, конечно же? – из вежливости полюбопытствовал я.
– Нет. Сущностью, с определённой точки зрения более могущественной, да простится мне эта еретическая шутка.
– Самим Франком-Спасителем?!
– Нет. Министром Квирином.
Диодато позволил себе лёгкий изгиб уголка губ; я ответил ему понимающим смешком. Радж Квирин, Министр Демографии, так ни разу и не явился ко мне лично, но приказы и запросы от него приходили ежедневно – и выполнение каждого из них требовало максимального напряжения сил.
– Когда-то я думал, что этот день доставит мне удовольствие… – продолжил Диодато, – но ты, Джосайя, своим смиренным ежедневным трудом смог исправить первоначальное впечатление. Нечасто Машины собирают в одном человеке настолько противоречивые качества. Словно тебе было предназначено прожить несколько разных жизней.
– О?.. – только и смог выдавить я. В голосе Ансельма прозвучала искренность, и это вызывало беспредельный ужас.
– Позволь мне объяснить.
Диодато, традиционно прямой, как палка, неловко наклонился в кресле поближе к столу:
– Не сомневаюсь, Джосайя, что всю жизнь тебя преследует ощущение собственной незначительности, – начал он. – Ты никому не нужен, никому не интересен. Одинок.
– Это не то, что я хотел бы слыш…
– Но это иллюзия.
– Да? Да, конечно.
– С самого начала, с самого первого дня своей взрослой жизни ты был замечен. Подчёркнут и зашпилен булавкой. Всё это время ты шёл в свете невидимого прожектора.
– Весьма поэтично, – сказал я, сдерживая дрожь.
– Твоя научная работа, полная расхождений в данных, – это не твоя ошибка. Это наша ошибка.
Я ничего не ответил. Диодато кивнул в ответ на моё молчание и продолжил:
– Ты обнаружил то, что не должен видеть никто. В каком-то смысле ты оказал нам услугу. Конечно же, документы, на которые ссылалась твоя работа, уже откорректированы или уничтожены. Но это ещё не конец твоего служения.
– И когда же наступит конец?
– С самого начала твоей ролью, твоим заданием был поиск наших ошибок, – он полностью проигнорировал мой вопрос. – Но сейчас… Этот отвратительный обжора-мясоед… Сбил тебя с пути. Перехватил инициативу.
– Фудзиро Ода? Министр?..
– Да-да. Не стоит лишний раз поминать его имя всуе, даже в этом здании.
Ансельм поднялся с кресла и жестом детского фокусника вытащил из глубин пиджака картонную папку. Он шлёпнул её на стол передо мной, выбив облачко пыли и мелкого бумажного крошева.
Я уставился на обложку, чувствуя, как сердце в груди переворачивается вверх дном. Крупные и яркие буквы складывались в знакомые слова: «Первая книга о животных».
– Что это? – спросил я, заранее зная, что моё притворство не имеет смысла.
– Главный метаболит не имеет ни малейшего контроля над Полианной, – ответил Диодато, снова проигнорировав мой вопрос. – Даже не знает, где она! Не знает,
