Не из утробы, из печи.
Мистер Уилбери утверждал, что этот человек — он.
Потом были и другие — лорд Пэттикот не скупился на усовершенствование открытого метода, поскольку был убеждён, что это — наконец! — широкий шаг в нужную, подлинно алхимическую сторону. Люди из печи тем временем и сами учились шагать, говорить, справлять нужду на горшке; люди из печи будто бы ничем не отличались от всех прочих людей — кроме того, что их в прямом смысле собрали из химических элементов.
Золотце сознавал с пугающей ясностью, что будь он студентом медицинского института Штейгеля, а не исторической Академии, он наверняка засмеял бы мистера Уилбери ещё год назад прямо за распитием виски.
И никогда бы не увидел своими глазами, как из «печи» (хитрого раскалённого агрегата со множеством трубок) и правда достают младенца вполне человеческого вида.
— Господа, я, кажется, прогорел, — произнёс-таки Золотце, стоило лакею Клисту прикрыть за собой дверь малой гостиной.
Граф Набедренных, пребывающий теперь в постоянной эйфории от спонсорского своего пособничества предприятию Золотца, обернулся с выражением живейшего участия:
— Что вы такое говорите, мой друг? Только что хвалились господином Туралеевым в клиентах, а сами унываете? Я ведь уже умолял вас: если вам не хватает средств, не скромничайте, сразу называйте сумму!
— Ах, граф, — у Золотца будто бы защекотало в груди от такой заботы, — ни одна сумма в мире, боюсь, не разрешит мою проблему. Я ношу её в себе две недели, я надеялся, что она преодолима, но полчаса назад мне пришла весточка от мистера Уилбери, перечёркивающая всякие надежды.
— Не томите! — подался вперёд За’Бэй.
— Да что тут объяснять, — Золотце горько усмехнулся. — Я ведь уже всё рассказал. Господин Туралеев был рад моему предложению, поскольку не первый год брака грезит о наследнике. Он полагает свою политически выгодную жену бесплодной. По всей вероятности, ошибочно…
Шампанское вино впервые в жизни показалось Золотцу кислым.
— Бесплоден он, а не жена? — вот и хэр Ройш тоже выглядел подавленным. Это ведь он присоветовал Золотцу господина Туралеева — выходит, в некотором отношении тоже прогорел.
— Из его семени две недели не завязывается плод, — кивнул Золотце. — Мы грешили на неисправность печи, на перебои с электричеством, на ошибку в составе первоматерии, но мистер Уилбери только что написал, что мы здесь всё-таки ни при чём. Он провёл какой-то анализ, он уверен.
Прошлым летом во время вояжа граф Набедренных навязал своё общество лорду Пэттикоту и тем дал Золотцу и За’Бэю шанс взглянуть на тайную лабораторию, о которой рассказал за виски мистер Уилбери. Времени у них было немного, мистер Уилбери боялся, что кто-нибудь из охраны поместья застанет его за нелегальным приёмом гостей, поэтому понять толком ничего не удалось (да и как тут поймёшь, когда знания Золотца о медицине ограничиваются отварами от простуды). Зато удалось убедиться, что две дюжины людей и правда живут как в тюрьме — все, кто попался им в лаборатории, опасались, что охрана заметит их с посторонними, ещё пуще мистера Уилбери.
«Неужели никто не пытается сбежать?» — недоумевал Золотце.
«Ну почему же, — хмыкал мистер Уилбери, — и пытаются, и сбегают. Но лучшие люди по-прежнему здесь. Лучшие не побегут без архива и оборудования. Всё же приятней быть учёным при самодуре, нежели безумцем, обивающим в поисках финансирования пороги медицинских институтов. Представьте, как они посмотрят на того, кто станет петь им песни об алхимических печах, рождающих людей».
«А архив и оборудование не вывезти?»
«Разве что после смерти нашего уповающего на бессмертие лорда».
Весть о кончине лорда Пэттикота дошла до Петерберга к концу апреля — как раз в тот самый день, когда вольнослушатель Приблев раскрыл обман аферистки Брады. Все тогдашние споры о женщинах, детях, наследстве и нюансах продолжения аристократических фамилий заронили в разум Золотца идею дерзкую, но привлекательную: а ведь наследников состоятельных людей можно создавать искусственным путём!
И некоторые состоятельные люди наверняка могли бы заинтересоваться подобным предложением — да хотя бы те, например, кто подозревает своих жён в измене (а таковых, по мнению хэра Ройша, в высшем свете немало).
Золотце наудачу написал пространное письмо в Британию — на адрес паба, где они столкнулись с мистером Уилбери (он утверждал, что заглядывает туда всякий раз, когда его выпускают по делам из поместья). К концу мая Золотцу пришёл ответ.
К концу же августа Золотце уже не мог выполнить свои обязательства перед первым клиентом.
— Надо же было так сразу в лужу сесть, — тосковал За’Бэй без своей трубки, отнятой хэром Ройшем.
— В том и беда! — Золотце вскочил с кресла и против собственной воли стал наматывать круги по малой гостиной. — Если бы речь не шла о первом клиенте, поражение ещё хоть как-то можно было бы признать. Но тут мне грозит чудовищный репутационный ущерб — если господин Туралеев захочет поделиться с кем-нибудь историей о неудаче. А он захочет! В частности, у него ведь самые деловые отношения с супругой — он меня ей уже представил, он убедил её с конца осени не показываться на людях, чтобы выдать затем ребёнка за их общего. А супруга его — представьте себе — расспрашивала меня, готов ли я работать с другими городами! Она намеревается писать своим девическим подругам в Старожлебинск — там есть одна, которая чрезвычайно боится родов, а на неё давит семья, — остановившись за креслом хэра Ройша, Золотце не удержался и заломил руки. — И всё это рухнет в одночасье!
— Неужто решения нет? — обратился к люстре граф Набедренных.
— Об этом я и хотел вас спросить, господа.
— Вы меня извините за прямолинейность, — прищурился За’Бэй, — но, по-моему, всё просто. Если от семени господина Туралеева не рождает даже печь, надо воспользоваться чьим-нибудь чужим семенем. Что тут думать?
Хэр Ройш выдохнул со смешком дымное колечко:
— Заметьте, как быстро мы пришли к извращению изначальной идее о наследниках, которые гарантированно были бы сыновьями своих отцов, — он подымил ещё немного в молчании, но всё же заявил: — Если вас интересует моё мнение, господин Золотце, знайте: я голосую за предложение господина За’Бэя. Вам необходим этот первый успех.
— Присоединяюсь, — буквально пропел (по-прежнему люстре) граф Набедренных. — Господина Туралеева даже нельзя будет назвать таким уж обманутым. В конце концов, ему обещали чудо — ребёнка, родившегося из печи. А все эти частности с семенем, знаете ли…
