Ознакомительная версия.
— Почему сегодняшний?
— Потому что завтра об этом начнут грезить другие. А он пойдет дальше.
— Дальше? Куда?
— Кто может это знать? — сказала она с какой-то нежной гордостью, и Дан почувствовал легкую зависть.
— Тут на его имя пришло два письма.
— Поднимись, если хочешь, — предложила Наи. — Только не звони, он мог и заснуть. Дверь не заперта, просто открой.
Она исчезла, и Дан, поколебавшись, взял письма и пошел наверх. Осторожно отворил дверь, Маран лежал, как всегда, когда размышлял над чем-то, на спине, заложив руки за голову, глаза его были закрыты, но спит он или нет, понять было трудно, и Дан подошел поближе, подумав, что хотя он прожил с Мараном в одной комнате в целом не меньше года, нет, куда больше, но почти никогда не видел того спящим, Маран всегда засыпал позже него и просыпался раньше.
На губах Марана дрожала слабая улыбка, но конечно, он спал, лицо у него было таким спокойным, какого Дан никогда не видел, только теперь он понял: то, что ему раньше казалось спокойствием, было чем-то сродни затишью океана перед штормом. Беззвучно ступая, он вышел, спустился вниз и снова взялся за свой детектив, в котором живописалось убийство, совершенное на молибденовом руднике в районе Веги. Прочитав начало, Дан с усмешкой подумал, что традиционная схема убийства на отрезанной снегом или наводнением загородной вилле с ограниченным числом фигурантов получила новое выражение. На планете обитало всего восемь человек, автоматика, понятно, не в счет. Сыщика же автор, не мудрствуя лукаво, списал у Конан-Дойля, игру на скрипке и ту позаимствовал, конечно, кто теперь читает старые книги… Кто вообще читает книги… Тем не менее он погрузился в хитроумно закрученный, хотя и неуловимо знакомый сюжет и читал до тех пор, пока в комнату не вошла Наи и не стала, улыбнувшись ему, накрывать на стол. Дан сделал вид, что не отрывается от книги, но втихомолку следил за тем, как она стелет скатерть, настоящую, из сине-белой клетчатой ткани, расставляет белоснежные тарелки, хрустальные бокалы, раскладывает столовое серебро и такие же, как скатерть, салфетки. Наи на дух не переносила одноразовую посуду и клеенки-бумажки, не то что Ника, и каждый обед, к которому ей доводилось приложить руку, становился словно праздничным. Двигалась она на удивление мягко и плавно, и глядя на обтекавшее ее фигурку платье цвета морской волны, оставлявшее открытыми округлые плечи и обрисовывавшее тонкую талию и отнюдь не узкие бедра — она вовсе не была худышкой, хоть и казалась невесомой, Дан вспомнил, как увидел ее в первый раз. Она так же легко и мягко ходила по каюте, он, как и Маран, невольно смотрел ей вслед, и думал, что она воплощение женственности, и в то же время ей никак не откажешь в душевной силе. Что привлекало в ней Марана больше — первое или второе?
Маран появился неожиданно, неслышно вошел, Дан, как всегда, увидел его не сразу, только, когда он оказался за спиной Наи и обнял ее за плечи. Обнял, повернул лицом к себе, осторожно коснулся губами ее волос, потом лба, виска… Когда он добрался до губ, Дан отвел глаза.
— Перестань, — прошептала Наи. — Мы не одни.
Маран оглянулся.
— Извини, Дан, — сказал он смущенно и выпустил Наи, которая тут же выскользнула из комнаты. — Я тебя не заметил…
Он прошел к Дану и сел на диван лицом к двери, так что Дану пришлось вместе с креслом повернуться на сто восемьдесят градусов.
— Ерунда, — улыбнулся Дан. — Ты же на Земле. По земным меркам ты вполне мог бы продемонстрировать мне… вообще все.
— Ну если говорить откровенно, по бакнианским меркам я не только мог бы, но и должен был тебе это «все» продемонстрировать, — усмехнулся Маран. — Не по нормам бакнианской морали, конечно, но по правилам кевзэ. Ты просто ошибся в выборе наставника. Правда, и ситуация не самая подходящая…
— Ты хочешь сказать, что в Бакнии принято публично…
— Ну во-первых, не в Бакнии вообще, а в школах кевзэ. Во-вторых, «публично» это не совсем то слово. Учеников одновременно может быть не больше двух.
— Понятно. То есть… Наоборот! Я не совсем понял.
— Чего ты не понял? Старик Тита показывал нам, что и как. Правда, никакой он был не старик, конечно, это мы с Поэтом его так прозвали, на самом деле, ему только-только перевалило за пятьдесят пять, для мастера кевзэ это не возраст. Да что там, в последний раз я его видел за месяц до того, как он умер, совершенно по-дурацки, его сбил мобиль, мобиль в Бакнии времен Изия, когда они проезжали раз в час!.. Я встретил его… кажется, это случилось уже после вашего появления в Бакнии… да, но до того, как ты пришел ко мне, словом, лет пять назад, то есть ему уже стукнуло семьдесят, а встретил я его в одном питейном заведении, где, собственно, почти не пьют, а, в основном, знакомятся. Там собираются профессионалки, а мужчины ходят только те, у кого высшая ступень. Он подобрал себе подружку у меня на глазах.
— Профессионалку? — удивился Дан. — В семьдесят лет?
— Да.
— Ты мне никогда не говорил…
— Забыл, наверно. Сейчас говорю. Можешь быть спокоен, Нике никогда не придется искать молодого любовника… У него отбоя не было от соискательниц, у этого старика. Я сидел с ним за столиком, и ей-богу, хоть я и на тридцать восемь лет моложе, три четверти женщин смотрело на него, а не на меня. Такая у него была слава. И заслуженная, я тебе скажу. Не знаю, как в семьдесят, но за пятнадцать лет до того он… Ну просто слов нет!
— Погоди-погоди! Я опять не понял. Это же невозможно показывать в одиночестве.
— Разумеется.
— А с кем? — Дан вытаращил глаза, и Маран рассмеялся.
— Не со своей женой, не пугайся. Впрочем, жены у него не было. Вокруг этих школ крутилось немало разочарованных профессионалок, которые больше нигде не находили достойных партнеров. Так что проблем, с кем показывать, не было… Мы еще поговорили с ним о странностях жизни. Не жизни вообще, а именно, второй сферы. Об обратной стороне, как сказал бы шеф.
— Обратной стороне чего?
— Гармонии.
— А в чем это заключается? — спросил Дан с любопытством.
— Не знаю, обратил ли ты внимание, что в Бакнии много одиноких, особенно, мужчин? И мало детей.
— Обратил. Главным образом, на второе. Но я считал, что причина в трудных условиях жизни.
— Это тоже. Особенно теперь. Но и раньше дело обстояло не лучшим образом. Не случайно ведь Изий запретил разводы. Любое тоталитарное государство поощряет рождаемость. Чтобы было из кого выбирать. Оставлять лояльных и уничтожать несоответствующих. Я уже не говорю о присущей таким режимам агрессивности. Он, а вернее, он со товарищи сочли, что если разводов не будет, детей родится больше. Получилось, как всегда, наоборот. Стало меньше браков. Правда, от того, что раньше чаще женились, одиноких меньше не становилось.
Ознакомительная версия.
