Короткая стрижка, умные глаза, худощавое лицо.
Ахтин Михаил Борисович.
— Здравствуйте, Мария Давидовна.
Его голос. Спокойная улыбка и взгляд.
Он стоял на пороге её квартиры, как ни в чем не бывало.
Словно не было ничего, словно их не разделяло время и смерть.
Словно она не знала, кто он и что сделал за последние несколько лет. Он не пытался войти, но и стоял достаточно близко к двери.
— Сволочь! — тихо сказала Мария Давидовна, сконцентрировав в одном слове всё, и ненависть, и любовь, и тоску, и желание, и страх. Размахнувшись, она ударила его кулаком в грудь, и уже громче крикнула:
— Сволочь!
Она замахнулась снова, но второй удар не получился, потому что она совсем не хотела этого делать. Основание кулака скользнуло по плечу, и, не рассчитав движение, Мария Давидовна приблизилась к Ахтину на достаточно близкое расстояние.
Можно сказать, почти прижалась к его груди.
16
Я сижу на лавке во дворе дома, где живет Мария. И жду. Я вспоминаю вчерашнюю ночь, когда я очнулся в склепе. Я знаю, что это был не сон. Прогулка по Тростниковым Полям и осознание того, что было и что будет, — вот главное, что произошло, а каким путем я получил эту информацию — неважно.
Справа на дворовой площадке дети играют в футбол, — десять пацанов гоняют мяч от одних ворот к другим. И это невольно возвращает меня мыслями к прошлым встречам с женщиной, к которой я сейчас пришел.
На лавках у подъездов нет никого, — еще не время. Слева под раскидистой липой две молодые женщины с колясками что-то живо обсуждают. Дневной зной постепенно уступает место вечерней прохладе, а, значит, скоро во дворе будет много народа. Люди, после трудового дня, будут отдыхать так, как умеют.
Всё уже передумано, и много раз нарисовано. Мысли в сознании спокойно лежат на полочках, и нет ни одной протестующей. Пусть и не единогласно, но решение принято. Я сделал первый шаг и пришел сюда. Теперь, дождавшись Марию, я сделаю второй, и тогда сожалеть уже будет поздно.
Впрочем, я никогда не сожалею о содеянном.
Это участь теней, — думать в сослагательном наклонении.
Если бы, да кабы…
Я бы не стал Парашистаем, если бы так думал и жил.
Сделал шаг, — и никогда не оглядывайся обратно, иначе рискуешь потерять из виду свет далеких фонарей. Желанная для тебя цель, как призрачный мираж, может растаять, оставив после себя только марево нереализованной мечты.
Сделал второй шаг, и оглядываться бесполезно, — сзади уже ничего нет. Время и пространство поглотили прошлое, не оставив ничего, кроме пустых воспоминаний.
Я вижу её фигуру. Она идет, глядя прямо перед собой. Не смотрит по сторонам, словно знает, — здесь нет никого и ничего. Привычный для неё мир, совершенно не интересный и серый.
Легкая улыбка на губах, — погруженная в свои мысли, она не видит меня. И это хорошо. Здесь есть лишние глаза, а я не уверен, что Мария, увидев меня, среагирует правильно.
Встав с лавки, я неторопливо иду к подъезду. На дворовой площадке один из игроков наносит удар по мячу, который летит в мою сторону. Он останавливается в метре от меня.
— Дяденька, пните мяч сюда, пожалуйста, — просит парень издалека.
И я, остановившись, выполняю его просьбу. Вежливый мальчик, умеющий говорить волшебные слова, — это мне нравится. Неужели, стадо иногда рождает адекватные особи?
После неудачного удара ногой мяч летит не в ту сторону, и парень, недовольно махнув рукой, разрушает мои иллюзии.
— Да куда ж ты, нах…, пинаешь!
Да, ничего не меняется. Эта цивилизация заслуживает той участи, что ей предрешена. Это молодое поколение никогда не встретит рассвет новой планеты. Эти дети никогда не найдут свой путь.
Я, не оборачиваясь и не слушая, что еще говорит парень, иду к подъезду, в который вошла Мария Давидовна. Медленно поднимаюсь по лестнице и, подойдя к двери, нажимаю на кнопку электрического звонка.
Она, не спрашивая, открывает дверь, словно ждет кого-то.
Я вижу её широко открытые глаза.
И внезапно понимаю, что она всё эти годы ждала меня.
По лицу проскальзывает буря чувств. Она бьет меня кулаком по груди и в одном слове выплескивает всё, что думает обо мне. Замахнувшись второй раз, она промахивается, удар, скользнув по плечу, заканчивается ничем и она практически падает мне на грудь.
Плачущая женщина — это мина замедленного действия. Не трогай её, дай время и аккуратно придержи, чтобы не упала. И взрыва не будет. Я, прижимая Марию к себе одной рукой, медленно закрываю за собой дверь. Я слушаю рваные фразы, которые сквозь слезы пытается сказать она:
— За что…
— Ты так со мной?
— Зачем…
— Ты это делаешь?
Я молчу. Еще не время говорить. Я просто прижимаю женщину к своей груди и чувствую тепло её тела. Так же как она чувствует силу моих рук и биение моего сердца. Сейчас слова не нужны, — мы оба это знаем, но Мария боится тишины. Слова, как баррикады, которые она пытается возвести между нами. Слезы, как проливной дождь, смывающий следы, по которым я иду. Она отталкивает меня обеими руками, и она всем телом прижимается ко мне.
Когда она поднимает заплаканное лицо ко мне, я просто целую её соленые глаза.
И губы.
Слова никогда не были препятствием для любви.
Слезы, растапливающие ледяные сердца.
Кончики пальцев, чувствующие трепет тела.
Я смотрю в глаза, и вижу там любовь.
Этого я и опасался.
Я никогда не смогу ей дать то, что она заслуживает.
Я никогда не смогу быть рядом.
Здесь и сейчас я просто люблю её.
Даже не задумываясь о том, что будет завтра.
Зная, что будет завтра.
17
Капитан Ильюшенков приехал на место преступления через полчаса. Заброшенная стройка почти в центре города. Милиционер показал рукой, куда идти, и капитан, чувствуя неприятный запах, спустился в подвал. Дежурный следователь задумчиво созерцал место преступления. Эксперт Артем с невозмутимым видом фотографировал мертвое тело, лежащее на земле. Труп, молодой парень крепкого телосложения, на лице пустые глазницы, несколько рваных ран на коже. На левой стороне лица у угла рта, там, где не повреждена кожа, коричневая родинка.
Быстро оценив ситуацию, капитан поздоровался и спросил:
— Меня-то зачем позвали?
Артем, ответив на приветствие кивком, показал на лицо жертвы:
— Я думаю, что у этого парня глаза выдавлены.
Посмотрев на рваные раны на теле мертвого человека, на лицо, обезображенное бродячими животными, капитан резонно заметил:
— А, может, это бродячие собаки съели его глазные яблоки?
— Может быть, — пожал плечами Артем, — но Вилентьев требовал, чтобы на каждый труп с подозрением на выдавленные глаза вызывать его.
