Теннисисты дежурили перед больницей до позднего вечера. По очереди ходили в магазин, чтобы купить себе воду, фрукты, хлеб. В половине одиннадцатого Бориса Аркадьевича пустили «на пять минут» к Гоше.
– Ну ты даёшь, боец!
– Простите, Борис Аркадьевич.
– Прощаю. У тебя в жизни ещё будут поражения. Нельзя так.
– Я подвёл команду?
– Дурачина! Мы потому и команда, что не бросаем своих. Чего тебя гулять–то понесло?
– Я не знаю.
– Ладно. Мы ходили в полицию – у них заявления на ограбление нет. В журнале учёта записали, что ты поскользнулся, когда выходил из вагона. Подонков они искать не будут. Сможешь их описать? Пацаны говорят, надо пройтись по дачным посёлкам, они там, скорее всего.
– Не надо, пожалуйста!
– Ты с ума сошёл! Да парни порвут их за тебя!
– Вот поэтому не надо. Так неправильно.
– Эх, сынок. В этом мире вообще мало, что правильно. Мы же живём не по закону, а по понятиям.
– Я не хочу их искать.
Борис Аркадьевич помолчал. Он не понимал его. В стае так не принято.
– Ладно. Аслан тебе планшет передал. Говорит, чтобы тебе не скучать.
– Спасибо, – Гоша взял у тренера айпад, зарядку.
– Там симка внутри – он с интернетом. Завтра тебе телефон новый купим.
– Вы как?
– Плохо, как! Мы приехали, тебя нет. На звонки не отвечаешь. Пошли домой – мать твоя на нас давай орать, что её сыночка потеряли. Короче, искали тебя, как могли. В Москву возвращались даже.
– Простите меня.
– Я тебе уже сказал – прощаю. Закрыли тему.
***
Дни тянулись монотонно. Только каталка с едой четырежды в день нарушала покой, отмеряя очередной отрезок времени.
Гоша решил глянуть какой-нибудь сериал. Ему попался «Доктор Хаус». Он слышал про него, но времени посмотреть никогда не хватало. Теперь его оказалось навалом. Прикованный к кровати, беспомощный Гоша мог только представлять, как выглядит больница за дверью его палаты. И он представлял, что там, снаружи, именно такая клиника, как у него на экране.
Парни приезжали каждый день. По двое, трое. Сначала привозили апельсины – какой глупый стереотип! Потом чай, конфеты, сухарики, электрический чайник, какие–то быстрорастворимые каши.
Оказалось, что Гоша про них почти ничего не знает. Быстро исчерпав формальные темы разговоров – погода и самочувствие, они рассказывали о себе. Аслан, оказывается, приехал с родителями из Осетии, когда ему было пять лет. Никита рос без матери, погибшей в аварии, когда отец был за рулём. Олег дважды поступал в Москве на актёрский факультет, но в итоге учится в пединституте. Оказалось, они, как и он, уже не дети, не подростки. Когда он успел повзрослеть? Ну да, после школы прошло несколько лет, но он чувствовал себя ребёнком, который ходит в секцию, дружит с другими мальчишками, а они, оказывается, даже женаты некоторые.
Гоше стало грустно. Ночью мокрыми глазами он смотрел на мерцающий уличный фонарь за окном и прощался с детством, которое вдруг, предательски его покинуло.
Он прощался и с нормальной жизнью. Не надо быть академиком, чтобы понять, что после такой травмы ему не то, что никогда не играть в настольный теннис, ему даже ходить нормально уже не суждено. Всю оставшуюся жизнь он будет хромым инвалидом. Недочеловеком.
***
Через две недели – максимально возможный срок нахождения в больнице – Гошу выписали. Борис Аркадьевич приехал на машине с Никитой и мамой. Его аккуратно, буквально на руках перенесли на заднее сиденье. Он уронил голову сидящей рядом маме на грудь и зарыдал.
***
Маме удалось выбить для него путёвку в санаторий. На восстановление и реабилитацию уйдут годы, но с чего-то надо начинать.
Потянулись монотонные дни: завтрак, процедуры, сон, обед, прогулка, сон, ужин, опять сон. Так много он никогда не спал. Сны были интереснее реальности. Они были яркие, цветные, в них он летал. Наяву же он с трудом передвигался.
Ребята приезжали к нему раз в неделю поделиться новостями, рассказать про предстоящие соревнования, в которых он уже никогда не поучаствует. Кажется, такие разговоры смущали всех, напоминали о его неполноценности. Приезжать стали реже.
Однажды мама приехала с повесткой из военкомата. Долго разговаривала с главврачом. Вышла от него с заключением о том, что служить Гоша не сможет. По крайней мере, ближайшие годы. Оказывается, за ним охотились уже несколько лет, но мама умело избавлялась от повесток
