Всего за два дня одной девушке удалось покалечить меня.
Я принял еще больше этих отвратительных таблеток, но чувствую себя слабее, чем утром. Я думал, что смогу игнорировать боль и беспокойство, что исходят от травмированного плеча, но осложнения отказываются уменьшаться. Теперь я полностью завишу от чувства бессилия все последующие недели. Лекарства, медики, постельный режим.
И все это ради поцелуя.
Это почти невыносимо.
— Я буду в своем кабинете весь оставшийся день, — говорю я Дэлалью. — Пошлите еду в мою комнату и не беспокойте меня, если не будет никаких изменений.
— Да, сэр.
— На этом все, лейтенант.
— Понял, сэр.
Я даже не осознаю, насколько отвратительно себя чувствую, пока не закрываю дверь спальни. Шатаясь, я иду к кровати и цепляюсь за ее раму, чтобы не упасть. Я снова вспотел, и поэтому решаю снять с себя дополнительное пальто, которое надел для вылазки. Я дергаю за блейзер, что был наброшен на мое травмированное плечо этим утром, и падаю спиной на кровать. И вдруг мне становится холодно. Здоровая рука тянется к кнопке вызова медиков.
Мне нужно сменить повязку на плече. И съесть что-то сытное. Но больше всего на свете я хочу принять нормальный душ, который сейчас просто невозможен.
Кто-то стоит надо мной.
Я несколько раз моргаю, но так и не могу разобрать четкие очертания фигуры. Лицо продолжает проявляться, а потом вновь исчезать, пока я окончательно не сдаюсь. Мои глаза закрываются. Голова раскалывается. Жгучая боль пронзает мои кости и шею; перед глазами мелькают красные, желтые и синие пятна, сливаясь воедино. Я ловлю только кусочки из разговора, что происходит позади:
— видимо, поднялась температура
— … вероятно, нужно дать успокоительное…
— Как много он принял? …
Я понимаю, они собираются убить меня. Это прекрасная возможность. Я слаб, и просто не в состоянии оказать сопротивление, и кто-то, наконец, пришел убить меня. Вот и все. Мое время. Оно пришло. Но как-то я не могу принять его.
Я обращаюсь к голосам; какой-то нечеловеческий звук вырывается из моего горла. Что-то сильное соприкасается с моим кулаком и падает на пол. Руки хватают мое правое предплечье и удерживают на месте. Что-то сомкнулось вокруг моих лодыжек и запястья. Я мечусь, пытаясь освободиться от удерживающих меня средств, пиная ногами воздух. Темнота давит на мои глаза, уши, горло. Я не могу дышать, не могу слышать, четко видеть, а моментальное удушье тут же приводит меня в ужас, отчего мне кажется, что я сошел с ума.
Что-то холодное и острое щипает мою руку.
У меня лишь один миг, чтобы поразмышлять о боли, после чего она охватывает меня полностью.
— Джульетта, — шепчу я. — Что ты здесь делаешь?
Я полуодет, готовлюсь к очередному дню, но еще слишком рано для посетителей. Время до восхода солнца мое единственное, когда никто не должен беспокоить меня. Это кажется таким невозможным, что она сумела попасть в мои покои.
Кто-то должен был остановить ее.
Вместо этого, она стоит у моей двери и смотрит на меня. Я видел ее много раз, но сейчас что-то другое — я ощущаю физическую боль, когда смотрю на нее. Но, так или иначе, меня все еще тянет к ней, я желаю быть с ней.
— Я сожалею, — говорит она, пряча руки и отводя взгляд. — Мне очень, очень жаль.
Я замечаю, что на ней надето.
Это темно-зеленое платье с закатанными рукавами; простой крой выполнен из эластичного хлопка, который подчеркивает все изгибы ее фигуры. Я и не предполагал, что оно так подчеркивает ее глаза. Это одно из тех платьев, которое выбрал я. Я думал, что она сможет хоть чем-то насладиться, после долгого времени пребывания в клетке, словно животное. Я не могу это объяснить, но вдруг чувствую гордость, когда вижу ее в одном из платьев, которые выбрал сам.
— Мне очень жаль, — говорит она в третий раз.
И я вновь поражен тем невозможным фактом, что она здесь. В моей спальне. Смотрит на меня полуголого. Ее волосы такие длинные, доходят до середины спины; мне приходится сжать руки в кулаки, чтобы подавить желание скользнуть по ним. Она такая красивая.
Но я не понимаю, почему она продолжает просить прощения.
Она закрывает за собой дверь и идет ко мне. Мое сердце бьется сильнее, и это ощущение такое неестественное. Я так не реагирую. Я не теряю контроль. Я вижу ее каждый день, и мог сохранить какое-то подобие собственного достоинства, но что-то не так; это неправильно.
Она касается моей руки.
Она пробегает пальцами по изгибу моего плеча, и от касания ее кожи мне хочется кричать. Боль настолько невыносима, что я не могу говорить; я просто застыл на месте.
Я хочу сказать ей, чтобы она прекратила, чтобы ушла, но внутри меня бушует война. Я счастлив, что она рядом, даже если это приносит боль, даже если в этом нет никакого смысла. Но я не могу дотянуться до нее, не могу обнять, как всегда хотел.
Она смотрит на меня.
Она осматривает меня этими странными, голубовато-зелеными глазами, и я так внезапно чувствую себя виноватым, что даже не понимаю причины. Ну, есть что-то в ее взгляде, что заставляет меня чувствовать себя ничтожным, словно она единственная поняла мою внутреннюю пустоту. Меня ошеломляет то, что она нашла трещины в моей броне, которую я вынужден надевать каждый день. Словно эта девушка знала, как разрушить меня.
Она кладет руку на мою ключицу.
А затем она хватает мое плечо, впиваясь пальцами в кожу, словно пытается оторвать мне руку. Агония ослепляет настолько, что на этот раз я действительно кричу. Я падаю на колени перед ней, а она скручивает мою руку, поворачивает назад, пока я не поднимаюсь, принимая все усилия оставаться спокойным, не потеряться от боли.
— Джульетта, — я задыхаюсь, — пожалуйста…
Она пробегает свободной рукой по волосам, оттягивает голову назад так, что я встречаюсь с ней взглядом. А после она наклоняется к моему уху, ее губы почти касаются моей щеки. — Ты меня любишь? — шепотом спрашивает она.
— Что? — я делаю вдох. — Что ты делаешь…
— Ты все еще любишь меня? — спрашивает она, а ее пальцы очерчивают форму моего лица, линию подбородка.
— Да, — отвечаю я. — Да, я до сих пор…
Она улыбается.
Такой сладкой, невинной улыбкой, что я на самом деле потрясен, когда она усиливает хватку на моем плече. Она продолжает крутить его, и я не уверен, вылетело ли оно из сустава. Перед моими глазами мелькают пятна, когда она говорит: