создана продвинутая авангардная передовая технология. Начальство позавчера говорило, что ее даже страны континентальной Европы закупают. «Я спросил, что такое "континентальный", – вспоминает человек, идя по лужам к следующему дому, – начальство не ответило, но дружелюбно улыбнулось».
Кирилл БЕРЕНДЕЕВ
СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ
– Его крепко держат? – спросил набежавших стражников директор зоопарка и продолжил: – Вы хоть понимаете, что натворили?! Нет, не понимаете! Мерзавец, подонок, дегенерат!
– Понимаю, – глухо ответил смотритель. – Я убил гипножабу. Господин директор, я ведь не отрицаю этого. Скажите охране, чтоб отпустили. Я никуда не денусь.
– А деваться вам некуда, я вызвал полицию, через час, если пробки позволят, они будут здесь, – переведя дух, он выпил стакан воды залпом, откашлялся: – Сорок лет она жила в нашем зоопарке, любимица детей и взрослых, главная достопримечательность. Куда там земляные слоники или баобабочка – гипножабу любили все, о ней даже стихи сочиняли, помните два года назад проходил конкурс. Да что, я ведь сам его устраивал, когда из писем поклонников поперло в рифму. Ее не просто любили, нет, ей поклонялись. Ведь только в нашем зоопарке ей отмахали целых двадцать метров площади террариума, больше, чем клетка льва-оборотня. Сорок лет назад город залез в долги, чтоб купить ее, только-только выплатили. Жаль, потомства от нее не было.
– Гипножабы редко размножаются в неволе. А наша и поступила в преклонном возрасте.
– Не для жаб! Могла отложить икру даже сейчас, когда генная инженерия… а вы…
– Я знаю, я убил, – повторил смотритель, словно чары животного с него еще не сошли. – Но может выслушаете мою версию?
– Зачем? Вы смотритель, она вам доверяла, не гипнотизировала вас. Вы и воспользовались.
– Очаровывала, когда я просил, – смотритель продолжил, не поднимая головы. – Для меня гипножаба тоже была всем, сами посудите, господин директор, я при ней двадцать лет, ни жены, ни детей. Да и… с ней никогда не бывает плохо, всегда выслушает, как поймет, что неприятности, сразу настроение поднимет, найдет нужную иллюзию, она ведь чувствует, меня она понимала как никого другого.
– И вы…
– И я, да. Не своей волей, так сама жаба решила. Она сказала мне…
– Сказала?
– Объяснила что не так. Ей уже почти семьдесят, серьезный возраст даже для гипножаб. Она устала. Первые годы жизни провела в крохотном террариуме института, затем выкупил зоопарк, потом еще один, затем наш. Да, за ней ухаживали, холили и лелеяли. Представляли лучших производителей, ну что я говорю, вы же их отбирали, господин директор. Но в душе, или не знаю, что у них вместо души, она чувствовала себя одинокой и никчемной.
– Ее все любили, боготворили почти. Не городите ахинею.
– Она хотела на свободу, в естественную среду обитания. Она, представьте себе, даже не знала, что такой нет, что она выращена в институте, что распределена в зоопарк по порядку очередности, что ей предстоит всю жизнь провести в террариуме.
– Что вы несете? Как вы вообще могли ей это объяснить?
– Мыслью, образами…
– Я спрашиваю, как посмели! – буйволом взревел директор. – Гипножаба существо хрупкое, нежное, ей любые переживания противопоказаны. И тут вы со своими открытиями, – он хрястнул кулаком по столу, скривился от боли. – Что, людям легче живется? Им есть куда деваться? Земля застроена вдоль и поперек, от недр до пиков, тридцать миллиардов человек… где не жилье, там промзона или ферма. Конечно, кому не захочется уединения и покоя… хотя бы иллюзорного. А ты всем жизнь поломал, подонок. Да и кому мы нужны без гипножабы, нашего сокровища.
– Тогда я сказал ей об этом, господин директор, а на следующий день жаба попросила меня об одолжении. Раз нет природы, откуда ее взяли…
– Ее вырастили генетики, как и все на этой планете. Откуда она могла понять, что есть какая-то природная среда.
– Я не представляю. Может, генетическая память…
– Гипножаб в природе не было никогда, все давно вымерло, одни зоопарки остались.
– Неважно, может… Словом, она попросила убить ее. Я отказался. И тогда… – он закашлялся. Директор дернул щекой.
– И что тогда?
– Она заставила меня взять лопату и ударить… – смотритель замолчал, после долгой паузы произнес: – Я любил ее, как и все мы. Я бы не смог причинить ей вреда, даже когда понял, насколько ей надо уйти.
– Вы все равно убили ее, – медленно произнес директор, не глядя на подчиненного и давая знак охране выпустить его. – Вы открыли ей жизнь как она есть, а ведь она в сущности просто дитя, живущее в блаженном неведении. Вы сломали ее. Искалечили психику и ждали чего-то еще.
– Я хотел объяснить, что природы нет, а человек сам в тех же клетках, в бесконечном лабиринте жизни. Никогда не один и уже больше века не свободен. Как и она под пристальным взором служб, которые сами не помнят, зачем следят за каждым шагом, вздохом, решением, помогают или низвергают.
Директора затрясло.
– Я вам покажу низвержение. Протяните правую руку, – он достал электрощипцы, щелчок, и карьерный чип служителя оказался у него в ладони. Удар и чип, разбившись, разлетелся на куски. – Все, ваша работа закончена. Вы свободны, можете идти на биржу труда и просить новый чип. Аттестации я вам не дам.
– Господин директор, – бывший смотритель, посерев лицом, попытался что-то произнести, но губы отказались пропустить слова. Он захрипел. – Я… служил вам… и ей….
– А теперь нет. На полицию не надейтесь, я отменяю вызов.
– Но, господин директор…
– Проваливай! – директор сам дотащил подчиненного до выхода и с силой захлопнул дверь за его спиной. – Убийца, – пробормотал он, медленно дотащился до кресла и, тяжело сев, замер, глядя в никуда. – Убийца…
Ури ЛИФШИЦ
ОПЕРАЦИЯ НА МОЗГЕ
Дверь распахнулась с жутким скрипом под мощным напором мужчины, облаченного в наглухо застегнутую рубашку. Он обернулся и что-то прокричал в кабинет, из которого вышел. Его жена ответила что-то на повышенных тонах. Ее длинные волосы развевались на сквозняке. Еще одна женщина невозмутимо сидела в кожаном кресле, что-то строча в свой блокнот и не обращая внимания на вспыхнувшую словесную дуэль, которая утихала по мере удаления мужчины.
Госпожа
