Запах крови. Настолько сильный и явственный, что заставляет на мгновение забыть боль. Я словно вдыхаю наркотик, который обезболивает, вызывает эйфорию и толкает сознание к безумству. Никогда раньше я не задумывался о том, насколько значим этот фактор в убийстве. Собственно, все предыдущие массовые убийства я совершал только в своем сознании. Никогда наяву, потому что самые первые мои жертвы не сопротивлялись, находясь под кайфом. Это совсем по-разному, — убивать в бою и убивать покорные жертвы.
После Валентина следующим на меня нападает Афанасий. У него тоже нож, и он умеет обращаться с ним. Он силен и проворен. От первого удара я уворачиваюсь, но острие ножа рассекает мне кожу на плече. Второй настигает меня, — я чувствую боль в боку, и только теперь начинаю ощущать терпкий запах крови.
Аромат, который заставляет жить и двигаться.
Я падаю на правое колено, опускаю голову вниз. И жду. Однажды со мной это случилось, — я подставляю свою шею, даю противнику шанс добить меня, — но не помню, когда это было. Афанасий приближается, и за секунду до решающего удара ножом, я снизу вверх вонзаю нож в тело врага. Он кричит от неожиданности и боли, а я, вытащив нож из раны и привстав с колена, рассекаю ему горло.
Брызги алой крови разлетаются в разные стороны, а запах распространяется по всей пещере.
Теперь у меня два ножа. Это и благосклонная улыбка Богини несут мне удачу, я знаю об этом. Когда сзади ко мне приближается мужик с топором, я успеваю нырнуть под удар и вонзить лезвие в живот. Петли кишечника вываливаются из разрезанного живота, жидкость смешивается с кровью, заливая камни. Это был больной циррозом мужик, которого я сейчас навсегда избавил от болезни. Всего лишь небольшая операция, которая навсегда облегчила его страдания.
Я всего лишь мгновение созерцаю агонию пациента, — мне надо трудиться дальше. Удел имеющего Дар — трудится во имя тех, кто нуждается во мне.
Отец Федор, которого я вижу в дальнем углу пещеры, что-то говорит овцам из своего стада. Пастырь всегда рядом со своей паствой, — в радости и в горе, в молении и трудах, в жизни и смерти. Он указует перстом, и сразу несколько теней бросается на меня.
— Прими, Господи, жертвы, ибо это во имя Твоё, — кричу я, улыбаясь приближающейся ко мне женщине в телогрейке и темном платке на голове. Я вижу безумие в её глазах, — она, так же, как и все тени, не способна трезво оценить ситуацию. Под влияние проповедей Пророка инстинкт самосохранения атрофировался, а вместо него в сознании царит слепая вера. Она безоружна, но опасна для меня своей непредсказуемостью. Во мне нет жалости, я не даю ей ни одного шанса. Когда она приближается ко мне, вытянув руки, готовая вцепиться в моё лицо ногтями, я ударом ногой отбрасываю её назад.
Убиваю ножом молодого мужика с поросячьими глазами и тупым выражением лица, который даже не пытается напасть на меня. Он просто бежит на меня, и нож останавливает его на расстоянии вытянутой руки. Затем сверху вниз наношу удар подростку, который падает, кричит от боли и не видит ничего из-за крови, стекающей по лицу, но, тем не менее, хочет укусить меня за ногу. И только после этого острие ножа рассекает шею женщины в платке, которая резко, как коза, перескакивает через трупы.
В какой-то момент я перестаю воспринимать действительность такой, какой видят её мои глаза. Наверное, это к лучшему, — невозможно сознанием принять бессмысленность этого массового жертвоприношения. Руки по локоть в крови, но я ведь знаю, что этот труд тяжел, неблагодарен и отвратен. Но — кто-то должен вычищать Авгиевы конюшни. Я невольно улыбаюсь сравнению, пришедшему мне в голову: во все времени нужен Чистильщик, убирающий грязь и мерзость человеческого бытия. Однажды приходит тот, кто должен сделать тяжелую работу, и получить за это благодарность от Бога.
Я громко смеюсь, потому что знаю — Божья благодарность обычно отрыгается кровавой рвотой.
Что сейчас и происходит.
Я не могу уследить за толпой теней, которые лезут со всех сторон.
Я убиваю их, мои ножи работают без устали, кровь льется рекой.
Но этого мало.
Сначала резкая боль в ноге, — в левое бедро вонзаются вилы. Два крепких и острых штыря из четырех застревают в мышцах бедра, вызывая неожиданную боль. Теперь я ограничен в движениях, и уже не могу ловко уворачиваться.
Затем удар сверху деревянной палкой возвращает боль в голове. Мимолетное помутнения сознания и сверкание звездочек в глазах.
Я падаю на колени, и понимаю, что сейчас тени навалятся и задавят меня. Так бы и случилось, если бы не толстая повариха, которая споткнулась о труп и повалилась всем телом на двух мужиков с лопатами. Это дало мне пару секунд: резким движением выдернув из ноги вилы, я с размаху вонзаю их в поднимающегося на ноги мужика. Боль в ноге не дает мне сделать шаг навстречу другому противнику, поэтому я просто жду. И когда занесенная над его головой лопата замирает в верхней точке замаха, я падаю вперед, протыкая его тело ножом.
Внизу я встречаюсь глазами с поварихой. Она с ужасом смотрит на меня, — внезапно осознает, что очень хочет убить меня, и тянет правую руку ко мне. Рубящим движением я наношу удар, отделяя кисть от запястья. Она визжит, но не от боли, — глядя на обрубок руки, из которого хлещет кровь, она хватает левой рукой кисть правой руки и, глядя на эту часть тела, кричит, разрывая звуком барабанные перепонки.
Перекатившись по трупам, я неуклюже встаю на ноги. Правая нога слушается меня, но левую приходится волочить за собой, используя её только, чтобы поддерживать равновесие.
Резкий удар дубиной по левой руке, один из моих ножей летит в сторону. Я снова подставляю под следующий удар левую руку, чтобы защитить голову. Резкая боль в сломанном предплечье. Метнув нож, я убиваю парня с дубиной, и, склонившись, поднимаю топор, валяющийся на полу пещеры.
Я изранен и изможден боем.
Кровь теней смешалась с моей кровью.
Я не считаю, сколько убил, и не могу сказать, сколько еще воинов у Пророка.
Я с трудом стою на ногах, и способен отбивать атаки только одной рукой. Голова раскалывается от боли. Но я с улыбкой встречаю взгляд Богини. Она стоит прямо под распятием в ногах Иисуса, и задумчиво смотрит на меня. Она молчит, но я уверен в её поддержке: она здесь, следовательно, я всё делаю правильно.
Надеюсь, что у меня будет возможность услышать напутствие, когда я шагну в бездну.
7.
Дыхание восстановилось. Сердцебиение возвращается в норму. Никто на меня не нападает, будто все закончилось. Это было бы слишком просто. Не верю, что у отца Федора нет бойцов. Я смотрю по сторонам, — никого, кто бы стоял на ногах и хотел на меня напасть. Стоны раненых, запах крови и человеческих испражнений, огни факелов, играющие с темнотой в салочки.
