«НАДЕЮСЬ, КОГДА-НИБУДЬ НАМ ПОМОЖЕТ ЭТОТ ДНЕВНИК, В КОТОРОМ Я СЕЙЧАС ПИШУ ВМЕСТО БРАТА. ОН ПОШЕЛ ПОД МАЯК. ЗАЧЕМ ОН ТУДА ТАК ЧАСТО ХОДИТ? МЕСТО ТАМ ПРОТИВНОЕ, ДЕЛАТЬ ТАМ НЕЧЕГО.»
«ВОДА НАЧИНАЕТ ОЧИЩАТЬСЯ ОТ МУТИ. ВИДИМОСТЬ МЕТРА ТРИ».
Чапа опять пропала. Ни на мысу, ни в бухте ее не было. Где-то она все-таки пряталась. Мы постояли с братом под треножником маяка, подергали за его металлические узловатые штанги. При этом наверху что-то негромко клацало. Стояли большие разряженные батареи маяка, залитые гудроном, и по ним ползали мухи. В бухту под маяк опять нанесло нефти от буровой, волной ее как следует взбило, и теперь она плавала в виде рыхлой пены. Между камней мотались доски с ободранными краями.
Ночью мы не спали. Ночью голубой свет заливал остров, и мы разглядывали поток несущихся в полной тишине туч.
«РЕШЕНО БЫЛО ПЕРЕСТРОИТЬ ХИБАРУ, УЛУЧШИТЬ НАШ БЫТ. ПАЛАТКА ТЕСНАЯ, КТО ЗНАЕТ, СКОЛЬКО ЕЩЕ ВРЕМЕНИ МЫ ПРОБУДЕМ НА ОСТРОВЕ. В ХИБАРЕ ЖЕ МОГУТ РАЗМЕСТИТЬСЯ НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК».
Утром бумажный стаканчик, валявшийся возле большого камня, исчез. Но тогда мы не придали этому значения, приступив к строительству нового дома.
Начали мы с того, что разобрали всю внутренность хибары: палки, пристроенные внутренние лестницы и щиты. Разобрали, вернее разбили, боковые пристройки, похожие на кабинки туалетов с маленькими дверцами. Сняли доски пола. Оставалось освободиться от заклиненной между двух стен ржавой трубы и вытащить старый, огромный, так же ржавый якорь. Якорь мы вытащили, но когда Лот ухватился за трубу и потянул, хибара подозрительно заскрипела. Лот дернул еще раз, а потом выскочил наружу. Я за ним. Дальнейшее было как в кино при съемках рапидом — хибара несколько секунд держалась, раскачиваемая несильным ветром, причем вибрировало и шаталось сооружение на ее крыше, напоминавшее голубятню, а потом все это завалилось и с оглушительным грохотом рухнуло, разлетелось на отдельные доски. Наверху груды обломков оказался ящик вроде посылочного. Мы кинулись к нему, открыли… Разумеется он был пуст.
«ХОЧУ СПАТЬ. А ЗАСНУТЬ НЕ МОГУ. И В ПРОШЛУЮ НОЧЬ МЫ ПОЧТИ НЕ СПАЛИ. С ЧЕГО НАЧАТЬ? Я ТУТ СТАРШИЙ… Я ЗА НЕГО ОТВЕЧАЮ. ХОТЯ КАКОЙ Я, К ЧЕРТУ, СТАРШИЙ?! ДА НЕТ, ВСЕ-ТАКИ СТАРШИЙ! ЕСЛИ С НИМ ЧТО-НИБУДЬ СЛУЧИТСЯ, ОТВЕЧАТЬ БУДУ Я. ТОЛЬКО БЫ НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ… (Зачеркнуто.) НИКАК НЕ ЗАСНУТЬ. ВДРУГ МЫ ОТСЮДА ВООБЩЕ НЕ ВЫБЕРЕМСЯ? ЕСЛИ КТО-НИБУДЬ КОГДА-НИБУДЬ ПРОЧТЕТ ЭТОТ ДНЕВНИК… (Опять зачеркнуто.) ПОЙТИ ПРОВЕРИТЬ?.. ДА ЧТО ТАМ ПРОВЕРЯТЬ!»
«ВСЕ-ТАКИ ХОДИЛ, ПРОВЕРЯЛ. ЧТО? САМ НЕ ЗНАЮ. ТУЧИ КАК НЕСУТСЯ, ЖУТЬ! ПОДОЖДЕМ УТРА. ВСЯ-ТО БЕДА КАК РАЗ В ТОМ, ЧТО Я ТУТ СТАРШИЙ. ОН-ТО СПИТ, А Я МУЧАЙСЯ. ВОТ УЖ НЕ ДУМАЛ, ЧТО КОГДА-НИБУДЬ БУДУ ЕМУ ЗАВИДОВАТЬ.»
«НУЖНО ПОСТАВИТЬ ЭКСПЕРИМЕНТ. ПРИДУМАТЬ И ПОСТАВИТЬ. ПОТОМУ ЧТО Я… ОПЯТЬ НИЧЕГО НЕ ЛЕЗЕТ В ГОЛОВУ, КРОМЕ СЛОВА „СТАРШИЙ“».
«ЧЕГО ЗАДУМАЛ! У МЕНЯ, МЕЖДУ ПРОЧИМ, ТОЖЕ ЕСТЬ МЫСЛЬ. ТОЖЕ МНЕ, СТАРШИЙ! СПОКОЙНОЙ НОЧИ, СОНЯ!»
Я лежал, но сон не шел. Медленно ворочались ватные мысли. И тут я вспомнил о чемодане с барахлом, который был у нас помимо рюкзаков. Чемодан как чемодан, самый обыкновенный. Но почему-то я вспомнил о нем только сейчас. Мне мешала Чапа, искавшая что-то вокруг палатки. Но и чемодан этот проклятый тоже не давал спать. Когда Чапа затихла, мне вдруг показалось, что я встал, вылез из палатки и отправился на поиски злополучного чемодана. Но тут же я вспомнил, что, к счастью, он валяется рядом с входом в палатку, и, следовательно, совсем не нужно его искать. И я начинал гнать мысли о нем прочь. Но они возвращались. И тогда я снова вставал и снова шел за своим идиотским чемоданом. Странное и неприятное это было чувство: с одной стороны, я прекрасно понимал, что сплю, а с другой — видел, как шарю вокруг палатки. Ужасно! Ведь сквозь ее пол я видел блестевший под месяцем ракушечник, по которому ступали мои ноги. Это не был сон, это было что-то совсем иное. Вот, пожалуйста, я вновь брожу вокруг палатки. Ну что ты скажешь! Как несутся тучи, боже мой, как они несутся! — темная сеть с рваной ячеей. Холодно. Ракушечник блестит, все залито мерцающим светом. Мамочка моя, мама, как страшно на острове! Чуть колышется полог палатки, которого касается моя голова, и спокойно дышит брат. Только бы мне найти этот проклятущий чемодан — может быть, тогда я усну…
— Чемодан, — проговорил вдруг Лот совершенно отчетливо.
— Что — спросил я и включил фонарь.
— Я тебе говорю: чемодан, — ответил Лот.
Я замер. В палатку заглядывал месяц. И без фонаря было видно, что брат крепко спит.
— Что ты знаешь про чемодан? — спросил я.
— Мы не проверили чемодан, — сказал он все так же, не просыпаясь.
Если бы ответы брата были несвязны, я бы решил, что это обыкновенное ночное бормотание, какое бывает у многих. Но он отвечал связно.
— Что нужно проверить?
— Нужно проверить чемодан. Я тебя прошу. Разве ты не понимаешь, о чем я тебя прошу?
На четвереньках я вылез из палатки. Причем Лот попросил:
— Не наступи на ногу!
Что было делать? Шарахнулась и отбежала Чапа. Светлело. Над островом еще висел месяц, но скоро с востока должно было подняться солнце, там уже все порозовело и приготовилось к его появлению. И опять ночь была ненастоящей, бутафорской, какие бывают в театре. Из-под маяка поднимался туман. Ветром, дующим мне в спину, срывало его верхушки и несло в море. Голубым светом фосфоресцировал ракушечник. И стояла полная тишина, какая бывает в кино при выключенном звуке. Темнели обломки хибары. Во все стороны щетинились доски. Рядом валялся чемодан. Двойственное чувство, которое я никак не могу в точности передать, вспыхнуло вновь: только теперь я видел самого себя, входящего в палатку с чемоданом, — с одной стороны, а с другой — Лота, спящего все в той же позе на подложенной под голову руке. И я открывал глаза и видел Лота. А тот, другой «я», открывал глаза и разглядывал меня.
«РЫБЫ НЕТ. ЧАПА НЕ СЛУШАЕТСЯ И ОГРЫЗАЕТСЯ, ХОТЯ ПОВСЮДУ ТАСКАЕТСЯ ЗА НАМИ СЛЕДОМ. КОГДА ПЫТАЕШЬСЯ С НЕЙ ЗАГОВОРИТЬ, ОНА ШАРАХАЕТСЯ И НЕДРУЖЕЛЮБНО СМОТРИТ ИЗДАЛЕКА. ЧТО-ТО ОНА ОПЯТЬ СКРЫВАЕТ. ЧТО?»
К этому времени мы уже начали понимать, что на острове работает какой-то механизм, разобраться в котором мы не в состоянии. Я и брат мучились одним и тем же вопросом: какая роль отведена нам в существующей системе событий? То, что это система, видно из дневника, который поначалу я завел только для того, чтобы собрать путевые наблюдения для поступления на факультет журналистики, куда из-за двойки по сочинению так позорно провалился в начале лета. Не давало нам покоя и поведение собаки. Чтобы до конца выяснить наши с ней отношения, с некоторого времени мы перестали оставлять ей еду. И ничего существенного не произошло. Она куда-то умчалась и позже явилась сытая. То же повторилось и на следующий день. В одну из ее отлучек Лоту пришла в голову мысль, что еда — одна из основных проблем обитателей острова. С некоторых пор и для нас это стало проблемой: мы сидели на сушеном картофеле. И эти скудные запасы подходили к концу. Очень кстати оказались мидии, в изобилии водившиеся в заливе. За ними даже не нужно было нырять — стоило побродить по мелководью. Так что по нынешней нашей пище можно было заключить, что мы — два несчастных Робинзона, застрявших на острове без средств к существованию. Я бредил идей эксперимента, который не только не мог осуществить, не мог даже придумать. Лот так же чем-то мучился, опять вокруг него в беспорядке были расставлены пустые банки со спитым чаем. Третий день над островом висело белое солнце. Море было пронзительно синим. Несколько раз по горизонту проходили сомнительные призраки кораблей, и мы, скорее по привычке, кричали им вслед и размахивали руками. Неторопливые призраки все так же проходили мимо, не замечая ни нас, ни нашего острова.
