«ВИДЕЛИ ЛОДКУ, НО ОНА ПРОШЛА МИМО ОСТРОВА».
Когда вернулись силы, мы спустились к палатке. Что еще оставалось делать? Чапа увязалась следом.
— Ты как знаешь, а я так больше не могу! — Лот взял одеяло и пошел ночевать под маяк. Я видел, как он уходил: рассерженный, обиженный, бледная тоненькая фигурка.
Чапа лезла в палатку. Я ее не пускал. Я бы тоже пошел под маяк, но палатку оставлять без присмотра было нельзя, тут находились наши последние пожитки.
Чапа все-таки влезла ко мне в палатку и теперь крутилась, располагаясь поудобнее. Так мы и устроились: брат где-то под маяком, а мы с собакой в палатке. Я засыпал и думал: чем же мы так сильно и перед кем провинились, что даже лодка, которой суждено было пройти рядом с островом, нас не заметила? Что мы наделали такого, что вынуждены теперь переживать массу неприятностей, которые даже не приснятся человеку на материке! А материк — вон он — рукой подать. День хода на лодке. Если считать миля в час. И это с грузом. А если без груза? Часов десять — может быть, даже меньше. Но это в случае, если не будет ветра. А если будет? Внезапный шторм — обычное для этих мест явление — тот случай, о котором не очень хотелось думать. Мне же хотелось думать о чем-нибудь приятном, о маме, например. Мы ей, конечно, потом все расскажем, и она, конечно, будет нас ругать, наверное даже кричать… Но пусть крик, лишь бы нам добраться до этого крика… Я начал проваливаться в сон, и опять появилось уже испытанное чувство неприятной раздвоенности. Мне, как и в прошлую ночь, показалось, что, с одной стороны, я лежу в палатке, а с другой — совершенно отчетливо вижу голубой, залитый светом месяца ракушечник, по которому ступают мои босые ноги. Я потянулся к дневнику, — при этом движении ракушечник качнулся и пропал, но потом появился вновь, — и начал писать:
«Я ЛЕЖУ В ПАЛАТКЕ. ЭТО Я ЗНАЮ НАВЕРНЯКА. И В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ Я УВЕРЕН, ЧТО НАВЕРНЯКА ХОЖУ ПО БЕРЕГУ. ЭТО НЕ СОН, ТАК КАК Я НЕ СПЛЮ. (ЕСЛИ ЭТО ВСЕ-ТАКИ СОН, УТРОМ НЕ БУДЕТ НИКАКОЙ ЗАПИСИ В ДНЕВНИКЕ.) Я СТОЮ… ВОТ МОИ НОГИ ПОДОШЛИ СОВСЕМ БЛИЗКО К ВОДЕ, Я ИХ ОТЧЕТЛИВО ВИЖУ. Я ВИЖУ, КАК В БЕРЕГ ТКНУЛАСЬ И ОТОШЛА ДОСКА С ГЛУБОКОЙ БЕЛОЙ ЦАРАПИНОЙ ПОПЕРЕК. Я ВСЕ ВРЕМЯ СМОТРЮ СЕБЕ ПО НОГИ, БУДТО БОЮСЬ ОСТУПИТЬСЯ, И ЭТО ПОНЯТНО — НА БЕРЕГУ ТЕМНО. ВОТ МОЙ ВЧЕРАШНИЙ СЛЕД, УЖЕ НАЧАВШИЙ ЗАРАСТАТЬ ПЛЕСЕНЬЮ. Я ТРОГАЮ ЕГО НОГОЙ, ПРИМЕРЯЯСЬ: МОЙ ЛИ? ЗАЧЕМ Я ЭТО ДЕЛАЮ — МНЕ НЕЯСНО. Я ДАЖЕ НЕ ХОЧУ ЭТОГО ДЕЛАТЬ, НО НОГА ПЛОТНО ВХОДИТ В СЛЕД. ВОТ Я ПОВЕРНУЛСЯ ОТ ВОДЫ И ИДУ ВДОЛЬ БЕРЕГА. ГОРИЗОНТ ТЕМНЫЙ, СПРАВА НА НЕБЕ ЗАДЕРЖАЛСЯ КАКОЙ-ТО ПОЛУСВЕТ. ИСЧЕЗ. ИДУ ДАЛЬШЕ… ВСЕ ЭТО Я ВИЖУ СОВЕРШЕННО ОТЧЕТЛИВО. ЕЩЕ НЕДАВНО ШОВ НА ПОЛУ ПАЛАТКИ МЕШАЛ МНЕ, ТЕПЕРЬ ОН ИСЧЕЗ. Я СТОЮ НА БЕРЕГУ ОДИН И КУРЮ. В ВОДУ С ШИПЕНИЕМ, КОТОРОГО Я НЕ СЛЫШУ, А ТОЛЬКО КАК БЫ УГАДЫВАЮ, ЛЕТИТ СИГАРЕТА, И Я ЛЕЗУ В КАРМАН ЗА НОВОЙ. ЧЕРКНУЛА СПИЧКА, ВСПЫХНУЛА У МЕНЯ В РУКАХ, И Я ВИЖУ БОРТ НАШЕЙ ЛОДКИ И ТЯНУ К НЕМУ РУКУ. ИДУ ДАЛЬШЕ, НО ЧЕМ-ТО ЗАЦЕПИЛСЯ ЗА ТОРЧАЩЕЕ В СТОРОНУ ВЕСЛО, И ОНО МЕНЯ НЕ ПУСКАЕТ. ЧЕМ Я ЗАЦЕПИЛСЯ? ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО! Я НАГИБАЮСЬ… И БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕТ».
Я опять совершенно отчетливо ощутил себя в палатке рядом с Чапой. Назавтра решил порасспросить Лота, не было ли с ним чего-нибудь подобного?
А утром… Утром Лот лежал под маяком и миро похрапывал. Я даже не смог его сразу растолкать.
— Вставай, лежебока! — сказал я. — Пора завтрак готовить. Что у нас на сегодня?
Лот поднялся, размялся и нагло ответил:
— А я не знаю!
Я напомнил ему, что если моя забота — поддерживать огонь, то его — готовить пищу. Он потянулся и побрел к костру.
Случайно бросив взгляд на его ноги, я увидел распоротую от кармана вниз до лодыжки штанину.
— Где это ты так? — спросил я.
Лот нагнулся, посмотрел.
— Не знаю. Вчера где-то зацепился, — и пошел дальше.
— Лот, постой! — от предчувствия я похолодел.
— Ну что? — засмеялся он издалека. — Ерунда какая, подумаешь! Старые портки распорол…
Я дал ему почитать дневник.
— И что теперь с нами будет?
— А я не знаю, — ответил он. — Не знаю. Можешь ты это себе представить?
— Да хоть как этому название? — не отставал я.
— Название-то? Может, у него и названия нет! — Вспомни, Лот, ты что-нибудь о подобном читал?
— Нет, даже не читал.
— Все-таки что ни говори, а читаем мы мало!
— Маловато читаем! Наверное, в этом все дело, — с усмешкой подхватил мои слова Лот и отправился готовить завтрак.
«ОХОТА НЕ УДАЕТСЯ. РЫБЫ НЕТ».
И мы вновь валяемся на берегу.
Двух здоровых парней кто-то опять обрекал на безделье (почему безделье?), заточал на миле площади, где только и могли они ощутить себя хозяевами в полной мере. В полной ли? — эта мысль могла бы больно уколоть мое самолюбие, если бы к тому времени оно сохранилось. Действительно, в полной ли мере мы тут хозяева? Нет. Да, мы хозяева, но в ужасе от того, что уже наверняка приготовило нам завтра. Хотя и в том, что произошло вчера, мы тоже не в состоянии разобраться. Мы хозяева, да! Но мы не можем покинуть своих владений! Заперты, унижены… Сами перед собой, перед мнимым своим всесилием…
— Человек! — совершенно отчетливо произнес чей-то хрипловатый голос. — Венец природы, всемогущий Бог, ею же самой созданный, призванный совершенствовать и изменять ее словом своим по образу и подобию своему… возомнивший себя Богом, хотя такого права никто ему не давал, но и теперь не отнимает… каждодневно и тупо подгоняет решение под сомнительный ответ, который только один ему и понятен, и знаком до черной тоски, до последней точки… как нерадивый школьник, забывая не только о своем величии, но так же и о том, к чему оно ему дано! Всемогущий или же Всемогущая — себе в насмешку, что ли? или в назидание потомкам? — создала, наконец, такой камень, который не то что поднять, но и сдвинуть с места теперь не в состоянии! А он — этот труднопередвигаемый результат ее деятельности — всего лишь навсего школьник. Зарвавшийся, упрямый двоечник. Ушастый, злой, ведущий бессмысленную тяжбу со своим великим учителем… Погоди, не уходи, я еще не договорил!..
Голос умолк или неожиданно оборвался. И я сидел на берегу с глупым чувством, будто только что подслушивал за дверью и меня за этим занятием поймали.
«РЕШЕНО БЫЛО ПРИСТУПИТЬ К ПОСТРОЙКЕ ДОМА, ДАВНЫМ-ДАВНО НАМИ ЗАДУМАННОГО».
Мы хотели поставить универсальный дом. Чтобы он предохранял от ветра, дождя, от возможных штормов и холодов. Чтобы во время шторма волны, перекатывающиеся через остров, не заливали пола, решено было приподнять его над ракушечником. Все щели мы хотели законопатить тиной, а на крыше возвести наблюдательный пункт. Для чего принялись сколачивать большие щиты, предполагая устроить из них стены, а вскоре положили первые доски пола. Работа шла плохо, так как у нас не было никакого инструмента. Уже дважды мы переругались, уже дважды или трижды прищемляли досками пальцы. Лот громко сопел, продолжая устанавливать то и дело заваливающийся от ветра щит. Щит падал, и мы его опять поднимали…
