закрывает глаза, чтобы не видеть, как плачет Грейс. Теплые капли падают ей на лицо.
– Я не оставлю тебя, – шепчет Грейс.
Молли чувствует ее горячее дыхание. Чувствует ее дрожащие губы на своих губах.
– Пожалуйста, – умоляет Грейс. – Не отталкивай меня, – эта боль в голосе сводит с ума, заставляет открыть рот и ответить на поцелуй. – Все будет хорошо, – обещает Грейс, сжимая ей руку.
Молли молчит, мысленно умоляя ее уйти. Она не Куза. Она просто не может быть ей.
– Мы справимся. Ты и я. Вместе, – Грейс снова целует ее. Поднимается. Обещает прийти вечером.
Молли слушает звук удаляющихся шагов. Плачет в каком-то отчаянии, зажимая лицо подушкой. Потом просто лежит и сходит с ума от одиночества.
– Я Молли, – шепчет она как молитву, – Молли Эш Кэрролл. Молли. Молли…
Обед. Гликен входит в палату, бесшумно закрывая за собой дверь. Накинутый поверх костюма больничный халат выглядит крайне идиотски. Молли заставляет себя улыбнуться. Пожимает протянутую руку, видит свою смуглую кожу и мрачнеет.
– Можете называть меня доктор Гликен, – слышит она знакомый голос. Вглядывается в знакомое лицо. – Ваша сестра просила меня поговорить с вами, – говорит Гликен.
– Сестра? – Молли закрывает глаза, чувствуя, как смысл происходящего снова ускользает от нее.
– Грейс, – напоминает Гликен. – Вы ведь помните Грейс?
Молли кивает. «Я и тебя помню», – хочет сказать она, но сил уже нет доказывать что-либо. Ни сил, ни желания.
– Она ведь верующий человек, так? – спрашивает Гликен.
– Грейс? – Молли устало пожимает плечами. – Я не знаю.
– А вы? – мягкий голос Гликена успокаивает. Темные глаза смотрят как-то по-отечески заботливо. Впрочем, как и всегда.
– Я? – Молли отчаянно сдерживает слезы. – Наверное, нет.
– Хорошо. – Гликен сплетает между собой толстые пальцы рук. – Теперь скажите мне, как вы думаете, что с вами случилось?
– Авария, – тихо и в какой-то прострации говорит Молли.
– И у вас на семнадцать секунд остановилось сердце.
– Я слышала.
– Получается, что вы перенесли клиническую смерть.
– Получается.
– И вы знаете, что это?
– Кровь не циркулирует. Мозг не обогащается кислородом. – Молли пытливо, даже с надеждой вглядывается в глаза Гликена. «Скажи, что все это шутка!» – умоляет она его своим взглядом, но он лишь кивает головой. Просто кивает.
– Иногда сердце удается запустить, но мозг остается мертвым, – говорит Гликен.
– Мой мозг не мертв, – настырно качает головой Молли.
– Но ваша сестра сказала, что вы называете себя другим именем?
– Молли. – Она вглядывается ему в глаза. Ничего. Никакой реакции. Лишь скромный молчаливый вопрос.
– Мы можем поговорить об этом.
– Зачем?
– Чтобы понять, как с этим бороться.
– Я не хочу с этим бороться.
– Но ведь это ненормально.
– Это была моя жизнь! – кричит Молли и съеживается, испугавшись собственного голоса. – Я не сумасшедшая… – тихо шепчет она, тая под пристальным взглядом Гликена.
– Конечно, нет, – говорит он, дав ей время успокоиться. – Просто все по-разному переносят клиническую смерть. Проще всего тем, кто верит в рай и неисповедимость путей господних.
– Да, – соглашается Молли. – Так намного проще.
– Конечно проще! – говорит с порога доктор Кезард. – Особенно в вашем случае.
– Почему?
– Ну как же?! – разводит он руками. – Жизнь после смерти и все такое. Вы видели, например, тоннель?
– Нет.
– Отлично! Хорошо запомните то, что вы сказали мне сейчас, иначе впоследствии вас убедят в обратном. – Доктор Кезард убирает с ног Молли одеяло, разглядывает шрамы. – Хотите, я расскажу, как это происходит на самом деле? – его холодные пальцы поднимаются от голени к коленным чашечкам. – Сначала происходит нарушение деятельности центральной нервной системы, низкое артериальное давление, расстройства дыхания. В результате наступает кислородное голодание тканей. Организм начинает задействовать различные компенсаторные механизмы. Продолжительность этого процесса может составлять несколько часов, затем наступает агония. Остановка дыхания, исчезновение роговидных рефлексов, – пальцы доктора поднимаются еще выше. Он награждает Молли плотоядным взглядом. – Твой организм пытается регулировать свои возможности, стремясь сохранить жизнь. Появляется дыхание, начинают пульсировать артерии. Однако агония длится недолго. После дыхание и сердечные сокращения прекращаются и наступает клиническая смерть. Симптомы, которые наблюдаются в организме за это время, можно приравнять к действию кетамина на центральную нервную систему. Отсюда и всевозможные видения, – он как-то разочарованно вздыхает, возвращая одеяло на место. – Так что, Куза, не забивайте себе голову семнадцатью секундами.
– Молли.
– Что?
– Я Молли. Молли Эш Кэрролл.
Воспоминания. Их возрастающее количество начинало напоминать Дорину какую-то нездоровую форму фетиша. Голоса, жесты, взгляды…
Самое высокое здание Аваллона, на крышу которого можно беспрепятственно подняться на лифте. Они были здесь с Молли. Вместе. И отношения их только начинались, робко поднося зажженную спичку к сложенному из сухих веток костру.
– Дети, – сказал Кауфман, провожая их сальным взглядом.
Молли обернулась и помахала ему рукой.
– По-моему, он думает, что мы любовники, – сказала она Дорину.
– Любовники? – он заглянул ей в голубые глаза. Вспомнил свою семью и осторожно пожал плечами.
– Боишься?
– Боюсь?
– Зря!
Молли. Эта легкая Молли взбежала по ступеням.
– Все это лишь вопрос времени, – самоуверенно заявила она.
Дорин рассмеялся.
– Я говорю не о нас, глупый.
– Вот как?
– Именно. – Молли вызвала лифт, беззаботно улыбнулась и настырно настояла на том, чтобы Дорин вошел первым.
– Так почему крыша? – спросил он.
– Понятия не имею, – Молли глуповато пожала худыми плечами. – Кауфман сказал, что я могу выбрать любое место для своей мастерской, вот я и решила усложнить ему задачу по максимуму.
– И мне заодно… – Дорин нахмурился, посмотрел на часы.
– Жена?
– Угу.
– Переживет, – Молли снова рассмеялась.
От этого смеха Дорин нахмурился еще сильнее. «Какого черта она лезет в мою личную жизнь?» – подумал он, вспомнил, что Молли неместная, и попытался списать это на плохие манеры, привитые с детства.
– Давно ты женат?
– Пять лет, – Дорин отчитал себя за то, что ответил.
– И есть дети?
– Дочь.
– Ей тоже пять?
– Да.
– Я так и подумала.
Лифт остановился, и Молли деловито вытолкнула Дорина первым.
– Скоро начнется кризис, – она снова рассмеялась. – Всегда начинается, и не спрашивай почему.
– Почему?
– Я же сказала, не спрашивай!
– А я думаю, это просто личный опыт, – решил перейти в нападение Дорин. – Ты говоришь так, потому что у самой начался кризис, вот и меряешь всех по одному стандарту.
– Может быть… – став неожиданно серьезной, сказала Молли.
Дорин почему-то подумал, что Хак, вероятно, изменяет ей.
– Ничего подобного! – заявила Молли, вернув себе прежнее напускное безразличие. – По крайней мере, уж я бы заметила.
– Ты это о чем?
– О Хаке, конечно. – Она настырно старалась заглянуть ему в глаза. – Ну а ты? Как насчет твоей жены?
– Жены? – Дорин почувствовал, как раздражение начинает усиливаться. – Кажется, мы пришли сюда не ради этого.
– А ты попытайся. Представь, что ее нет. Только небо, облака и свобода, – Молли подошла к краю крыши.
– Осторожней!
– Не бойся, – она протянула ему руку. – Подойди. Ты хотел понять, почему я хочу устроить здесь свою мастерскую.
Порыв ветра ударил ее в спину, заставив пошатнуться. Дорин вздрогнул.
– Да не стой ты как истукан!
– Ладно, – он подошел, убедив себя, что делает это только ради того, чтобы эта чокнутая не свалилась вниз.
– Ближе.