В прошлый раз это было восстание одного амбициозного мага против Консорциума. Сегодня этот маг вернулся. И хотя амбиций не поубавилось, но теперь она не одна. Теперь она со своими амбициями и историей — легенда. За ней другие. Потому что знают, с ней можно поднять голову и даже освободиться.
Она не была бы так в этом уверена, если бы не Лорд Бруно. Старик помогал тогда. И потом, когда ее не было. Фактически старик готовил то, что было теперь подготовлено. Готовил ее именем. И подготовил. Теперь ей оставалось только появиться и сказать: «Вперед!». И все же стоило опасаться старого мага.
Бруно был верен и предан. Но Бруно был невероятно силен и вхож в Консорциум, против которого замышлялась буча. Об этом нельзя было забывать.
Дом старого лорда располагался ближе к центральной части города. Огромный особняк, окруженный пышным садом и обнесенный высоким забором. Ажурные решетки его казались воздушными, но выкованы были так, что перелезть через эту ограду, или протиснуться в щель, было невозможно. Улочка оказалась пуста, и Ионея прошла к старому магу беспрепятственно, лишь подтолкнув зазевавшуюся ученицу.
Дом мага Лорда Бруно был невероятно просторным. Лана никогда в жизни не видела таких домов. Комнаты сменяли друг друга целыми анфиладами. А в стороны от них лабиринтом разбегались другие, запертые комнаты и залы. Все это было удивительно, загадочно, непонятно и пугающе. Как, впрочем, и все, что происходило в последнее время.
Сам Лорд Бруно оказался стариком с живыми глазами и большим лбом. Он все время щурился, словно улыбался. Но глаза при этом оставались грустными.
— Иочка, дорогая, как я рад вас видеть, — искренне обрадовался старик и потащил их вместе с Ланой на второй этаж в свой кабинет.
Лана шла позади Ионеи и размышляла, не от этой ли «Иочки» произошло имя «Ива», которым она представлялась всю долгую дорогу до Вероллы.
В кабинете обнаружилось много интересного: от небольшой библиотеки на несколько стеллажей, которые приютили, видимо, самые важные и необходимые для работы книги, до множества развешанных по стенам картин с мистическими сюжетами. Лане хотелось встать, пройтись по кабинету и рассмотреть все без исключения, но вместо этого она сидела и безропотно слушала разговор старого мага с госпожой.
— Значит, у вас все готово.
— Готово, — кивал старик, щурясь. — Но я могу ручаться только за столицу. Дело в том, что вне столицы я ничего не знаю.
— Вне столицы нет Консорциума, — вежливо улыбалась Лана.
— Не храбритесь. За пределами Вероллы есть власть, которая подчиняется Консорциуму.
— Вы идеализируете, дорогой Бруно. Вне Вероллы есть местечковая власть, которая фактически не подчиняется никому, но делает реверансы и идет на уступки Веролле. Заметьте, я говорю о Веролле, а не о Консорциуме. Они согласятся с любой властью, которая здесь сидит, лишь бы им не ломали привычный уклад. Не делали хуже. Консорциум не имеет реальной власти дальше столицы. И малограмотный маг, умеющий включить вечером фонари, пользуется зачастую не меньшим уважением, чем градоначальник.
— Мы не знаем этого наверняка и обо всех городах.
— Я знаю, — жестко отрезала Ионея.
Старик поглядел на нее с уважением.
— Вот потому вы и лидер, — сказал он, выдержав паузу. — Вы лидер для всех наших магов, жаждущих хоть толики свободы. И для всего народа, который встанет не против магов, а, скорее, против Консорциума.
Лана наблюдала за ними молча, со стороны. Ионея годилась старику не в дочки даже, а во внучки, но тот смотрел на нее с неизмеримым уважением, как на человека не только равного, но и во многом поднявшегося выше. А Бруно был не просто старше. Если верить слухам, он по праву считался одним из самых сильных магов ОТК и имел вход практически во все кабинеты Консорциума.
Ионея на слова старика лишь легко рассмеялась.
— Бросьте, Бруно. Я для них только символ. Если уж кто и руководит ими, то вы. Вы мои глаза, уши и руки в этом городе все эти годы.
— Нет, — помотал головой старик. — Им нужен лидер. И этот лидер не я, а вы.
— Ерунду вы говорите, ерунду. Не бывает никаких повстанческих лидеров. Бывает только гнет обстоятельств, и тогда приходит человек, который дает толчок тому, что само давно назрело. Символ. Знамя. Портрет. Как угодно. Я не оружейных дел мастер. Я не разбираюсь в оружии. Я лишь тот палец, который спускает курок. Пуф! Не было бы меня, думаете, этого не произошло бы? Произошло бы. Просто немного позже.
— Возможно, вы и правы, — кивнул старик. — Но только эти маги вечером придут не ко мне. Они придут к вам. И пойдут они не за мной, а за вами. Потому что вы — лидер.
— Нет, — улыбнулась госпожа. — Потому что я — символ.
Лана слушала их и молчала. Все звучало и выглядело странно.
А вечером в огромной зале тайком собрались маги. Десятки, сотни магов. Лана смотрела, как появляются все новые и новые лица, и не верила, что в одном городе, пусть даже в Веролле, может быть столько магов.
Они заполняли все свободное пространство и тихо переговаривались. И огромный зал гудел грозно и устрашающе, словно улей. А потом вышла госпожа, и все сразу умолкли. Она заговорила о гнете, свободе и переменах. О том, что, когда нечего терять, когда власть требует невыполнимого, государственная пирамида переворачивается. И что они уже готовы перевернуть ее, потому что им нечего терять. Потому что жить в тюрьме невыносимо, особенно, если тюрьма эта ограничена не стенами каземата, а границами ОТК.
Она говорила и говорила, а маги, каждый из которых в отдельности был самолюбив и амбициозен, слушали ее, превращаясь в толпу, готовую по одному движению ее руки сровнять с землей всю Вероллу. Но Ионея сказала, что разрушать надо избирательно и с умом, убирать только лишнее, чтобы было из чего потом строить новое. А после прозвучал день, когда…
И Лана обрадовалась и испугалась. Испугалась, потому что это было совсем скоро. И обрадовалась потому, что это было совсем скоро, и, если все пройдет успешно, возможно, Консорциум потеряет власть прежде, чем его сошлют на острова. А тогда, пусть Ионея считает ее дурой, пусть погонит прочь, но пусть только поможет освободить его. Или вот Лорд Бруно и другие маги. Ведь не бросят же они своего собрата в тюрьме.
Статья не выходила. Напрасно О'Гира сидел над ней весь вечер и всю ночь. Материалы были, наброски были. Имелись изящные, загодя заготовленные фразы. Легкие и насмешливые. За такие не получишь нагоняй, потому что не сказано ничего предосудительного, но между строчек каждый первый прочтет то, что он зашифровал. За это его и любили, за это и прощали ему все. За то, что он легко между строк поливал грязью те стороны жизни, которые не нравились ни одному трезвомыслящему человеку, и тех людей, что за этим стоят. Он делал это тонко, зло и изящно, с цинизмом и иронией. Делал.
