За два часа Санчес нарыл столько, что мог написать любовный роман, но не про пристава, сидящего за должностное преступление, а про его жену и его начальника. Вот только писать об этом было невозможно. Потому что за такую статью он в тот же день отправился бы вместе с приставом на острова. Шутка ли обвинять бездоказательно главу отдела, заботящегося о семье своего бывшего сотрудника, в том, что тот сфабриковал дело против этого самого сотрудника. Нет, никто не поверит. Доказательств нет. И обвинение станет голословным. Все потому, что Деранс — колесо общей машины, помогающей ей работать, как заведено. А Санчес — песчинка, стремящаяся остановить заведенное движение машины.
Что оставалось? Разве что рассказать все приставу и попытаться найти лазейку, обойти Деранса на другом уровне. Еще хотелось плюнуть в сладко улыбающееся лицо. Но делать это было нельзя, иначе встречи бы не вышло вовсе. Да и Деранс не встретил Санчеса на вахте. Вместо капитана там поджидал молодой улыбчивый дежурный с пистолем и связкой ключей. Наверно, таким же улыбчивым был пристав, когда только поступил на службу, подумалось мрачно.
Тюремный блок располагался в подвале. Ниро был заперт если не в самом дальнем углу, то, во всяком случае, достаточно далеко. Санчес бесконечно долго шел за дежурным верткими коридорами с серыми стенами, решетками и глухими металлическими дверями.
Кого скрывали глухие двери? И чем заключенные, попавшие за них, отличались от тех, что сидели за простыми решетками?
Ниро сидел за решеткой. Дежурный подвел журналиста к дверям.
— У вас четверть часа, — предупредил он и отошел, чтобы не мешать.
Не услышит, если говорить негромко, прикинул расстояние Санчес, но увидит все.
Ниро сидел мрачный и уставший. Кажется, он даже не заметил, что за решеткой его камеры что-то происходило.
— Здравствуйте, господин пристав, — позвал журналист и попытался улыбнуться. Но улыбки не вышло.
Ниро повернул голову, кивнул, даже не поднявшись.
— Здравствуйте, господин борзописец. Чем обязан?
Санчес молча подбирал слова. Сказать. Надо сказать ему все. Поддержать. Вот только как?
— Я знаю, — начал он осторожно, — почему вы здесь.
— Я тоже, — согласился Ниро. — Я здесь потому, что совершил должностное преступление.
Это было сказано так, что сразу стало понятно — он не знает. Ничего не знает. Ни про Деранса. Ни про свою ненаглядную Маргарет. Даже не подозревает. Тем более, надо сказать. Но как?
— Это не так, — начал он решительно и неожиданно даже для самого себя заговорил совсем о другом. — Вы ничего не совершали, Ниро. Вы ни в чем не виноваты. Вы прекрасно выполняли свою работу, я готов подписаться под этим и я найду способ вас отсюда вытащить.
Он говорил еще что-то, сбивчиво, спонтанно. Потом запнулся, словно кончился воздух и замолчал.
Ниро смотрел на него по-новому. Затем встал и подошел к решетке.
— Я ценю вашу заботу, Санчес, но, право, не стоит, — сказал тихо. — Я виноват. Нет, не спорьте. Вы этого не поймете, никогда не поймете. Вы все время ругаете систему, а я… Я не могу ее ругать. Я ее часть, понимаете? У меня не хватит духу, чтобы…
Он запнулся. Шевельнулся за спиной дежурный, двинулся к ним, бряцая ключами.
— Я виноват, — повторил Ниро. — Даже если придумать отговорку, по которой я прав, я все равно виноват. Пусть я не предавал, не нарушал. Но я мог сделать что-то, что не сделал. Не сделал, понимаете? Это преступление. И за него надо расплачиваться.
Подошел дежурный.
— Время вышло, — сказал тихо.
Пристав посмотрел на журналиста и протянул через решетку руку. И Санчес ответил на рукопожатие. Кажется, впервые за все время их знакомства.
Но не сказал. Ничего не сказал. Не смог. Бросил лишь только на прощание:
— Я вас вытащу.
И решительно пошел прочь. А в спину все глядел пристав. Еще вчера хамоватый, туповатый, уверенный в себе. И в ушах звучало беспощадное: «Вы этого не поймете… Я виноват».
— Признаете ли вы себя виновным?
Пантор вздрогнул. Он ждал этой фразы так долго, что даже немного растерялся. Недели в фургоне, потом несколько дней в камере. Времени подумать было предостаточно. И он продумал свой ответ на этот вопрос давно и во всех подробностях. И молча ждал, когда его спросят. Он так увлекся ожиданием, что не заметил ни мгновенно пролетевшего суда, ни того, что в зале суда нет арестовавшего его пристава. И в камеру к нему для допросов приходил другой человек. Но ученик Мессера был слишком занят, чтобы обратить на это внимание. Он готовил себя к этой речи.
Но теперь отчего-то растерялся.
Судья в смешной шапочке и небрежно накинутой мантии смотрел на него недовольно. Он и мантию-то не застегнул до конца. Все должно было пройти быстро и дежурно. Так и шло, а теперь этот балбес зачем-то молчит. Судья перевел взгляд на сидящего за плечом подсудимого Пантора Жоржа Деранса, будто предлагая встряхнуть мага. Деранс не пошевелился.
— Подсудимый, — раздраженно повторил судья. — Вы признаете себя виновным?
На этот раз Пантор собрался с силами, встал и огляделся. В зале сидело не так много людей. Судья, защитник с обвинителем, секретарь, опасно улыбающийся капитан да пара конвойных. Все они ждали одного слова, дежурного признания, после которого можно спокойно разойтись по домам. И всем все было известно заранее. Спектакль.
Ничего, будет вам импровизация.
— Нет.
Судья кивнул, потянулся за молоточком, повинуясь давно выработавшейся привычке. Но рука его замерла на полпути. Он поглядел на подсудимого и часто-часто заморгал.
— То есть как?
— Я не признаю себя виноватым, — повторил Пантор, чувствуя подъем.
Ему показалось, что в зале все замерли от такой дерзости. Что близок конец света. Их света.
— То есть вы отрицаете, что провели запрещенный магический ритуал в городе Утанава, повлекший за собой…
— Нет. В Утанаве все было так, как вы говорите, — перебил Пантор, наглея. — Но ваши претензии касательно меня начинаются прежде, чем я попал в Утанаву. Так вот, если бы не вы и ваши необоснованные обвинения, меня не было бы в Утанаве. И обряда не было бы. И…
— Но все это было? — успокоился вдруг судья.
Пантор кивнул.
Судья поднял молоточек и вынес приговор.
— Виновен!
Вот так. И никакого триумфа, и никакой тишины в зале. Никакого конца света.
— …приговаривается к пожизненной ссылке… — бубнил судья.
Привычно, будто ничего не произошло. Все они вели себя привычно. Импровизация не удалась. Они были профессионалами. Они играли этот спектакль много лет, знали наезженную схему и не отступали от нее. Сбить их с этих рельсов мог разве что настоящий конец света с громами, землетрясением и огнем с неба.
