– Да, они боролись с ОП. И все еще, наверное, борются. Но после Второй мировой войны в двадцатом веке союзники пригласили к себе на работу немецких специалистов по ракетам, и я не помню, чтобы кто-то отказался. Когда основная игра закончилась, можно взять шахматную доску и уйти играть куда-нибудь еще.
– А что, если они начнут работать против тебя или…
– Или сбегут? Да, – сказал Коростель. – Пара-тройка так вначале и поступила. Командная игра им не давалась. Думали, им удастся забрать и вывезти все, что они тут сделали. А потом уйти в подполье, например.
– И что ты сделал?
– Они упали с моста через шоссе в плебсвилле, – сказал Коростель.
– Это что, шутка?
– Можно сказать и так. Тебе нужно другое имя, – сказал Коростель. – Из коллекции Беззумного Аддама, чтобы ты вписался в коллектив. Я думал, поскольку я тут Коростель, ты, может, снова станешь Тупиком, как раньше? Когда нам было – сколько нам было?
– Четырнадцать.
– То были судьбоносные времена, – сказал Коростель.
Джимми хотел задержаться, но Коростель уже тащил его дальше. Джимми хотелось поговорить с этими людьми, послушать их истории – вдруг кто-то из них знал его мать? – но, быть может, ему выпадет шанс позже. С другой стороны, может, и не выпадет: его видели с Коростелем – с седой гориллой, с вожаком их стаи, с главой их прайда. Никто не захочет с ним откровенничать. Он для них шакал.
Они забежали в Коростелев офис, чтобы Джимми мог слегка сориентироваться, как выразился Коростель. Огромный кабинет, куча компьютерных штучек, как Джимми и предполагал. На стене картина: баклажан на оранжевой тарелке. На памяти Джимми это была первая картина, которую Коростель повесил у себя. Он хотел спросить, не работа ли это Коростелевой девушки, но опять передумал.
Зато он увидел мини-бар.
– Там что-нибудь есть?
– Позже, – сказал Коростель.
У Коростеля по-прежнему была коллекция магнитов для холодильника, но надписи поменялись. Никаких больше научных шуток.
Там, где Бог, нет Человека.
Есть две луны: одну видишь, другую – нет.
Du musz dein Leben andern[30].
Мы понимаем больше, чем знаем.
Я мыслю, значит.
Оставаться человеком – значит нарушить границу.
Мечты крадутся из логова на охоту.
– А какая у тебя здесь должность? По-настоящему? – спросил Джимми.
Коростель усмехнулся:
– Что такое по-настоящему?
– Липа, – сказал Джимми. Но был выбит из колеи.
А теперь, сказал Коростель, настало время поговорить серьезно. Он покажет Джимми второй проект, над которым они работали, – главное в «Пародизе». То, что Джимми сейчас увидит, – это… нет, это словами не описать. Попросту говоря, это Коростелево дело жизни.
Джимми нацепил уместно торжественную маску. И что же это будет? Несомненно, какая-нибудь очередная пищевая субстанция. Ливерное дерево, сосисочная лоза. Или шерстяной цукини. Он мысленно приготовился.
Коростель долго вел Джимми по коридорам, и в конце концов они остановились перед большой витриной. Не витриной – односторонним зеркалом. Джимми заглянул. Большая площадка, деревья и трава, наверху – голубое небо (не настоящее голубое небо, просто потолок купола и качественный проектор, симуляция восхода, солнечного света, вечера, ночи. Даже фальшивая луна была, со всеми фазами, как Джимми выяснил впоследствии, и фальшивый дождь).
Там он впервые увидел Детей Коростеля. Они были голые, но не как в «Голых Новостях»: никакой застенчивости, вообще никакой. Сначала он в них не поверил, настолько они были прекрасны. Черные, желтые, белые, коричневые: все цвета кожи. И каждый совершенен.
– Это роботы, что ли? – спросил он.
– Знаешь, в мебельных магазинах бывают образцы? – сказал Коростель.
– Ну да.
– Вот это они и есть.
Это итог логической цепочки, сказал Коростель вечером, когда они выпивали в комнате отдыха «Пародиза» (фальшивые пальмы, заезженная музыка на дисках, настоящий кампари, настоящая содовая). Когда полностью проанализировали протеом, а межвидовой ген и частичное сращивание генов находились в стадии разработки, стало понятно, что такой проект – вопрос времени. То, что видел Джимми, – почти окончательный результат семилетних исследований методом проб и ошибок.
– Сначала, – сказал Коростель, – нам пришлось видоизменять обычные человеческие эмбрионы, которые мы доставали… не важно, где мы их доставали. Но эти люди – sui generis[31]. А теперь они размножаются.
– Они выглядят старше семи лет.
Коростель рассказал про встроенный фактор быстрого роста.
– К тому же, – сказал он, – они запрограммированы умереть в тридцать лет – неожиданно, без всяких болезней. Никакого старения, никаких переживаний. Просто ложатся и умирают. Они, правда, пока не знают – никто еще не умирал.
– А я думал, вы над бессмертием работаете.
– Бессмертие, – сказал Коростель, – это концепция. Если воспринять «смертность» как бытие, не смерть, но знание о ней и страх перед ней, тогда «бессмертие» – отсутствие такого страха. Младенцы бессмертны. Уничтожь страх, и будешь…
– Похоже на вводный курс прикладной риторики, – сказал Джимми.
– Что?
– Не важно. Фигня из академии.
– А, ну да.
Другие корпорации в других странах занимаются примерно тем же, сказал Коростель, разрабатывают свои прототипы, так что популяция в куполе строго засекречена. Обет молчания, исключительно внутренняя переписка, для переписки с внешним миром нужно особое разрешение, жилые кварталы в зоне безопасности, но за пределами воздушного шлюза. Это снижает риск заражения в случае, если заболеет кто-нибудь из сотрудников. Модели, созданные в «Пародизе», обладают усовершенствованными иммунными системами, так что вероятность, что они заболеют и начнут заражать друг друга, минимальна.
Никому не позволялось покидать комплекс. Или почти никому. Коростелю, конечно, позволяется. Он – связующее звено между «Пародизом» и начальством «Омоложизни», хотя начальство он пока не впускал, мариновал их. Толпа жадюг, психуют из-за инвестиций, ждут не дождутся отмашки, чтоб начать маркетинговую кампанию. К тому же много болтают, делятся с конкурентами. Эти ребята очень любят похвастаться.
– Значит, я, раз сюда попал, больше не выйду? – сказал Джимми. – Ты меня не предупредил.
– Ты будешь исключением, – сказал Коростель. – Никто не станет похищать тебя ради того, что у тебя в голове. Ты же просто рекламой занимаешься, так? Но остальные – то есть Беззумные Аддамы – обречены до поры до времени оставаться на базе.
– До какого времени?
– Пока не выйдем на биржу, – сказал Коростель. «Омоложизнь» собиралась устроить фурор на рынке, начав продажу сразу нескольких продуктов. Они смогут создавать целиком спрогнозированных детей, по любым спецификациям покупателя, физическим, интеллектуальным и поведенческим. Ныне существующие методы по-прежнему неточны, сказал Коростель: избегать врожденных заболеваний уже удается, но процент брака все равно велик. Клиенты не знают точно, получат ли то, за что заплатили, и к тому же слишком много непредвиденных последствий.
