сходу сообщил: совет директоров выслушал его доклад. Принято решение: тестировать на двуногих. Ради чего всё и затевалось.
Не преминул покрасоваться: лично он успел найти дополнительного спонсора нашего проекта в лице какого-то саудита. Как все саудиты, бывшего кронпринца, ну, или будущего, у них там ногу сломишь в принципе наследования – сказал он. Как обычно, красуется своей агрессивной невежественностью.
Саудит, кстати же, подсказал ему набрать добровольцев для тестов. Уже отправились вербовщики.
Наверное, в современном мире нет такого слова – «вербовщик». Оно отдаёт всем набором прелестей классического капитализма: бесправность, потеря свободы, передача себя в собственность.
Целый месяц. Четыре шестерицы на новом рабочем месте.
Поверить не могу, что называю рабочим местом этот подвал. Никаких окон-экранов или хотя бы обычных окон. Голые стены и голый пол; иссохший и пошатывающийся скелет стола едва поддерживает тушу старого терминала. Трубы вентиляции неприлично вывалены под потолком всем на обозрение – не скрыты в толще стен, даже не прикрыты панелями. А ведь это компоненты самих Машин! Ересь, бесстыдство.
Даже ручек у кресла нет. Не такой я себе представлял работу чиновника.
Физическое воплощение горькой правды: всё в Городе подчиняется вертикальной иерархии. Мало стать чиновником – нужно подняться хотя бы на один этаж над головами простых граждан.
А пока что мне не выдали даже пропуск на монорельс.
Но эта правда подтверждает то, во что я всегда верил. В иерархии воплощено наше стремление вверх – туда, к Чистому Небу и Яркому Солнцу. Наше место там, а не здесь.
Может быть, это просто тоска по утраченному. Может быть, это надежда.
Надежда – развлечение для тех, кто не работает. На меня же свалилось то, к чему я готовился годами: математика. Данные статистики, объёмы продукции, доходы и расходы, имена и налоги… Теперь не архивные, а настоящие, происходящие прямо сейчас. От осознания реальности, стоящей за сухими числами, в душу впрыскивались дозы благословенного серотонина.
Впрочем, гормоны были не единственной наградой – счета за пищевые ресурсы и воду перестали быть проблемой. Бригитта наверняка уже начала хвастаться.
Терминал хрипло пискнул динамиком. Пришла ещё одна порция великого предназначения, созданного для меня Машинами. Жаль, что на колёса для моего кресла у них не хватило власти.
Я испуганно оглянулся на дверь.
Не стоит думать такие мысли прямо в здании Министерства. Не стоит думать такие мысли вообще.
Очередная рутинная работа: запрос на выдачу гранта для небольшой группы инициативных дизайнеров одежды. Разрешение на печать элементов получено, запрос на список термопластов получен…
Зачем им нужно столько денег?
Гален солгал: та экономика, которой я занимаюсь, – это не математика. В лучшем случае, арифметика. Вместо математики здесь замешано очень, очень много политики. А я с самого детства её ненавидел. Ещё с тех самых времён, когда нужно было уметь дружить с правильными Старшими против других, неправильных.
Всю политику за меня всегда решала Бригитта – обычно ударом кулака. К сожалению, одно Министерство не может ударить кулаком другое.
Вместо этого я позвонил с терминала Галену.
После краткого ожидания на экране высветилась фотография его идентификата: ещё больше волос на голове, чуть полнее щёки. Может быть, в те времена он лучше питался.
– Просто нарисуй эти числа, – треск динамика сделал голос Галена похожим на робо-консьержа, – создай и переведи им на счёт.
– Нарисуй? Но как? Это же деньги, сабкойны, я же не могу совершить эмиссию сам по себе, у меня нет права…
– Можешь и должен. Джоз, ты же чиновник, верно?
– Но это приведёт к…
– Ни к чему это не приведёт.
Неподвижное лицо Галена на экране подёрнулось помехами, как будто ожило под воздействием одного только его недовольства.
– Сабкойны существуют только на сервере, – продолжил он. – Если их мало, мы их дописываем. Если их много, всегда можно удалить ненужное. Просто числа. Ты же любишь числа, верно?
Я уставился на экран, испытывая желание употребить политический приём Бригитты в адрес начальства.
Просто числа… Когда-то я считал каждый сабкойн пособия, пытаясь дожить до следующего обновления подписки на воду. Экономил на еде, чтобы купить доступ к библиотеке для своей научной работы.
– Злишься, верно? – даже сквозь помехи в голосе Галена послышалась усмешка. – Джоз, это просто имитация. Имитация денег для имитации экономики.
– Чёрт, но зачем?
– Зачем? Зачем нам вообще экономика? Обо всём заботятся Машины Любви и Благодати. Это буквально в их имени.
– Это риторический вопрос?
– Да, конечно.
Некоторое время из динамиков звучал только треск статики; кажется, к нему примешивалось тяжёлое дыхание Галена – или это пульсировали помехи?
– Линии на песке, – наконец ожил динамик.
– Линии?
– Ты играл в детстве в «повергни Главкона», верно?
– Нечасто… Я не люблю бегать.
– Раз ты не любишь бегать, значит, ты сам был Главконом?
– Нет, – я невольно улыбнулся, вспоминая детские игры. Странно, как со временем забывается плохое. Я помню, как ненавидел активные игры; как меня вытаскивали за руку на поле, чтобы тут же наподдать мне мячом. Информация об этой ненависти всё ещё хранится в памяти, но тех эмоций больше нет.
– Главконом чаще всего была моя сестра. С ней было… тяжело справиться.
– Джоз, тебе не приходил в голову один вопрос… Одна идея? Если с твоей сестрой было так тяжело справиться, почему никто не приносил на игру нож? Один удар под ребро решил бы проблему с Главконом.
Я отключил свой микрофон, чтобы выругаться вслух.
Одно только предположение… Одна только мысль о том, что кто-то мог бы совершить такое с моей сестрой…
Глубоко вдохнув, я включил микрофон обратно:
– Наверное, никто не приносил нож, потому что у игроков были мозги.
– И что эти мозги вам подсказывали? – сказал Гален; в его голосе явно прозвучала улыбка.
– Что кланки уволокут такого умника в Храм Нежной Смерти в тот же день.
– Значит, от идеи принести на игру нож вас останавливал только страх наказания, верно?
– Гален, к чему ты ведёшь? – не выдержал я.
– Ни к чему. Просто задаю вопросы.
Никто и никогда не задаёт вопросы просто так. Гален строит из себя умника, учителя, наставника; хочет, чтобы я пришёл к определённому, нужному ему выводу. Трудно его винить, ведь он действительно мой начальник.
Пришла моя очередь молчать – отчасти из-за того, что меня переполняла злость, отчасти потому, что на мгновение я действительно задумался.
– Мы хотели поиграть, – наконец проговорил я, – мы соблюдали правила, чтобы получить удовольствие от игры.
– То есть, вы стремились достичь своих целей. От того, чтобы принести на игру нож, или от того, чтобы просто забежать в зону Лабораторий и крикнуть: «ты повержен, Великий Предатель!», вас останавливали только линии на песке.
– И что же, ты хочешь сказать, что вся экономика – это игра, в которой сабкойны – просто фишки?
– Экономика? Плевать на экономику, – сказал Гален и тут же рассмеялся. Из колонок звучал чуть хриплый от помех, но радостный, ничем не сдерживаемый смех человека, которому нечего стыдиться или бояться.
Отсмеявшись, он продолжил:
– Расчерчены домики в огромной яме из бетона, процарапаны бороздки улиц, нарисованы министерства, исчерчены даже наши мозги. Весь этот уродливый Город – просто линии на песке, которые мы не переступаем, потому что стремимся достичь своих целей при помощи этих линий.
Он замолчал; теперь его тяжёлое дыхание невозможно было спутать с помехами. Я не стал нарушать тишину. Волны статики накатывали и отступали, щекотали уши, пробуждая воспоминания об окне в кабинете начальника. Наверное, именно так и звучит пустыня.
– Просто нарисуй эти чёртовы сабкойны, – наконец успокоившись, сказал Гален. – Не забывай, что ты работаешь в отделе экономической симуляции. Надеюсь, теперь ты понимаешь смысл названия.
Я молча кивнул слепому экрану; но ошибку исправлять не пришлось – Гален отключился, не дожидаясь ответа.
Пережитый рабочий день оставил тёмный след на душе. Чем больше я пытался забыть услышанное, тем больше о нём думал; чем больше думал, тем труднее было забыть.
Я должен служить Городу.
