Стоп. А куда делся ветер? Неужели, буря отменяется? Да нет же – на горизонте, прямо за базой американцев стояла плотная коричневая стена до небес. Никогда еще я не видел пыльник так близко.
— У тебя там все в порядке? — раздалось из передатчика.
— В полном. Ранец накрылся, — не вдаваясь в подробности, сообщил я. — Но осталось метров двести, доберусь как-нибудь. К тому же тут штиль.
— Как это штиль?
— А вот так. Но я вижу фронт бури. Величественное зрелище, надо сказать!
— Знаешь, я тебя, конечно, не хочу нервировать, но похоже ты в зоне стратификации.
— Чего?
— Зона стратификации! Тебе надо ускориться. Так происходит, когда ветер не дает теплому воздуху подняться и образуются области низкого давления… Ай, что я тебе рассказываю это! Если кратко, у тебя совсем мало времени.
— Сколько?
— Минут десять, не больше.
— Успею! Конец связи.
Я помчался в сторону станции. Бегать при низкой гравитации, конечно, немного легче, но скафандры, даже облегченной планетарной конструкции, для бега вовсе не предназначены. Не могли их создатели знать, что придется одному оч-ч-чень глупому, но храброму космонавту соревноваться наперегонки с марсианской песчаной бурей!
Станция Фокстрот была обнесена трехметровой стеной. Предназначение ее – защита внутренних построек от мелких пылевых вихрей, на которых жаль было тратить энергию силового контура. Однако для меня этот импровизированный забор мог стать немаленькой проблемой.
Но не успел я ужаснуться тому, что могу погибнуть под стенами базы Фокстрот, неся на плечах спасение, но не в силах перебраться через периметр, как услышал сбоку какой-то шум. Справа от меня в стене открывались ворота, которых я прежде не замечал. Кажется, суперкомпьютер станции увидел мое приближение с помощью камер и заботливо открыл вход. Хоть для чего-то пригодился электронный мозг!
Тут я почувствовал порыв ветра такой силы, что мне едва удалось устоять на ногах. Флагшток, наконец, оторвался и вместе с куском крыши, на которой он был установлен, пролетел прямо надо мной. Я только и успел прижаться к защитному периметру, спасаясь от огромной металлической конструкции, которую вихрь, как игрушку зашвырнул в пустоши. Надо торопиться.
Я ворвался в главное здание станции. Вокруг вповалку валялись американцы – когда резко падает давление, первую пару секунд ничего не чувствуешь, а потом уже лежишь в отключке и пускаешь слюни да кровь из ушей.
— Компьютер! Где машинное отделение? — закричал я, отчаянно надеясь, что электронный хозяин меня услышит.
Мне никто не ответил, лишь над одной из дверей одиноко загорелась лампочка EXIT. Что ж, сигнал ясен, — нам туда.
В машинном отделении было дымно, на полу лежал темнокожий парень. Вроде жив. А вот генератор, без сомнения, сдох. Я сорвал с плеч запасной модуль и начал химичить с контактами.
— И чего тебе не сиделось в твоем Огайо, или Нью-Джерси, или откуда ты там! — поругивал себе под нос я американца, спешно монтируя модуль генератора. — По уставу, любая неполадка с генератором – одень скафандр и только потом топай в машинное. Да, работать неудобно! Да, шанс отказа резервного генератора вместе с основным невелик. Но зато декомпрессия не ударит во время замены оборудования.
Закончив возиться с техникой, я надел на своего американского коллегу кислородную маску и вышел в фойе базы.
Включился ли невидимый купол? Или буржуйское устройство не выдержало руки сурового советского технаря? А может, поломался не только генератор? Сейчас, это было уже не важно. Я дошел и сделал все, что мог.
Теперь мне оставалось только смотреть в обзорное окно и ждать, когда песчаная стена, словно щит древнего бога войны Марса, накроет окрестности.
Феликс Ленский 496: В новый мир
Часовые стрелки неумолимо приближались к шести, но Никита и не думал уходить. Нет, сегодня он не был в числе энтузиастов, считавших четырёхчасовой рабочий день слишком коротким и остававшихся на внеурочные. Причина была в другом – привезли долгожданные… свидетельства прошлого? Он даже не знал, как их следует называть. Наименования, номера, описания – всё имелось, но это не то. Бобины на столе казались чем-то большим. Вроде машины времени. Само собой, плёнка была лишь искусной копией (да ещё и уменьшенной) — специально для желающих «прикоснуться к прошлому», однако превосходство её над цифровым форматом было неоспоримо.
Никита хотел раздобыть настоящий кинопроектор тех времён, но ему объяснили, что последние сохранившиеся экземпляры рассыпаются от прикосновения и годятся только для музеев, и вообще – они громоздкие и неудобные. Никита недолго настаивал на своём. В конце-концов, подобный спор и начинать не следовало – современников Континентальной революционной войны заботили вещи, далёкие от сохранения для потомков образцов кинотехники. Никита и сам прекрасно знал это, так что сейчас даже стыдился своей настойчивости. И всё же, если б удалось найти рабочий проектор того времени – не отказался бы.
В последнее время Никиту всё чаще посещало навязчивое и почти иррациональное желание притронуться к прошлому, пощупать ткань тех десятилетий. Он чувствовал, что теряет связь с эпохой, которая стала фундаментом настоящего, с теми людьми, которые… Ах, всё это было говорено-переговорено тысячу раз, изучалось в интернате, в институте, обсуждалось с друзьями и учителями, и успело затереться, как затирается побывавшая в обороте монета. Последнее-то и не нравилось Никите больше всего. Сегодня он хотел прикоснуться к прошлому по-другому, правда, пока ещё не знал, чем это другое будет отличаться от виденного – кинохроники, в том числе тех времён, показывали часто. И всё же Никита надеялся увидеть нечто качественно новое.
Эти два часа он провёл в раздумьях. Большинство мыслей были неуловимыми, не давались в руки, мелькали, дразнили и растворялись. Другие же оказывались летучими, как водород, исчезали, не оставляя следов. Периодически дверь в комнату отворялась, из коридора вытягивалась полоска света, вырывая кусочек пространства у почти непроглядной темноты – заглядывали коллеги, интересовались, не нужна ли помощь, на что Никита вежливо отвечал, что нет – не нужна. Посетители в ответ только пожимали плечами, должно быть, искренне недоумевая, зачем человеку понадобилось такое времяпровождение. Надо было решаться. Иначе зачем всё это?
Никита поднялся со стула, захватив бобину с надписью «Бавария, 1922-й год», установил её на проектор и вернулся на место.
«Даже копии старинной техники с пультами ДУ», — с неудовольствием отметил он.
