По условиям поединка, мы должны были драться в полной темноте (условия Боба), но временами включается яркий свет — на две-три секунды. Стрелять можно, когда захочешь — хоть сразу, хоть потом. Схватка продлится до тех пор, пока один из нас не будет убит.
Я кивнул — понятно, и попросил банку черного гуталина. Начальник тюрьмы понимающе хмыкнул и велел принести. Я разделся догола и тщательно намазал все тело. Немного неудобно было со спиной, но тут помог один их охранников — добрая душа! С его помощью я стал черным, как негр. Через полчаса все было готово, нас с Бобом провели к месту дуэли — в одну из офисных комнат тюрьмы. Поставили у разных входов, дали по одному заряженному револьверу, и вперед!
Охранник распахнул дверь, и я нырнул в комнату. Перекатился, замер на месте, привыкая к темноте. С противоположной стороны послышался шум — это ввалился мой соперник. Он тяжело дышал — видимо, сильно нервничал. Еще бы, драться за свою жизнь, да еще впервые. Не то, что я…
Я уже было решил стрелять, но тут внезапно вспыхнул свет. Да такой сильный, что сразу же ослепил меня. Тут же грохнул выстрел — это вступил в дело мой соперник. Пуля прошла в нескольких сантиметрах от моей головы, и я инстинктивно нырнул за какой-то стол. Но успел заметить, что у Боба на лице были надеты черные очки. Вот черт, об этом я и не подумал! Теперь стало понятно, почему он выбрал бой в темноте: рассчитывал, что свет ослепит меня (что и произошло), и он получит некоторое преимущество. Хитер, однако…
Лампы погасли, я стал осторожно пробираться — туда, где в комнате стояли стулья. На ощупь взял один из них и бросил, а сам резко отпрыгнул в сторону. Грохнуло два выстрела, оба, к счастью, мимо. Боб явно мазал. Это было хорошо. Я ответил выстрелом и, кажется, попал — раздался короткий вскрик. Так, начало положено. Но тут опять зажегся свет, и мне пришлось нырять под стол. Боб пальнул и промахнулся. Мазила!
Свет погас. Боб замер и почти не дышал — боялся, что я услышу. Он ждал света — чтобы поразить меня наверняка. Медлить было нельзя, и я пополз вдоль стены. И в этот момент вновь вспыхнули лампы. Что за невезуха! Боб снова выстрелил, и его пуля содрала кожу на моем виске. Вместе с волосами.
Больно-то как! Зато я теперь точно знал, где он находится. И когда свет потух, выстрелил три раза. Пули вошли в тело Боба, а последнюю я выпустил ему в голову. Контрольный выстрел.
Вновь зажглись лампы, вошли охранники, начали составлять протокол казни. Чтобы все было по закону, с соблюдением формальностей. Врач осмотрел тело Боба и констатировал смерть. А я в это время сидел на полу возле и тянул старинную, заунывную песню, которая зовется «Плач палача». Это наша традиция, некий ритуал. Эту песню поют, когда провожают в последний путь казненного. Или же его палача. Как получится, как фишка ляжет. Когда-нибудь ее пропоют и над моим бездыханным телом. Грустную песню палача.
Он появился у меня в декабре, когда снег уже лежал вокруг дома большими, рыхлыми сугробами. Наглый рыжий кот.
Я обычно приезжаю в деревню на выходные — поработать. Мне хорошо пишется на даче, а издательство как раз торопило с рукописью — надо было успеть до Нового года. Роман же, как назло, не шел — я с трудом вымучивал две-три странички, после чего закуривал и с горечью говорил Музе: «Когда же ты прилетишь и осенишь меня своими чудесными крылами? Сколько можно мучиться?»
Но вредная Муза молчала, и я продолжал тупо бить по клавиатуре. Долбил и долбил, почти не вчитываясь в текст. Хотя понимал, что это совсем не то, что ждут от меня в издательстве. А что было делать? Три месяца назад я подписал договор и обязался сдать рукопись к концу декабря. Времени, в принципе, было достаточно, но коварная Муза вдруг куда-то упорхнула, и я застрял.
Спасала только дача, где за два дня я выдавал неплохую норму. Пять дней в неделю я честно пахал на толстый литературный журнал, зарабатывая на кусок хлеба (правда, без масла), а по выходным укатывал за город и творил. Только этим и жил. Вот и в эту пятницу я, как обычно, сел на поезд и уже через час был на своей станции. Затоварился в местном магазинчике и поспешил в дом — работать!
Кот ждал меня на крыльце. Толстый, рыжий, с круглыми зелеными глазами на явно бандитской морде. Однако домашний — судя по упитанности и чистоте шерсти.
— Привет, — поздоровался я с ним, — как дела? Потерялся или просто в гости зашел?
— Мяу, — неопределенно ответил кот.
— Ладно, заходи, гостем будешь.
И впустил кота в дом. Тот побежал осматриваться, а я занялся ужином. Растопил печь, поставил на огонь сковородку. Кот вернулся и уселся рядом, нетерпеливо поглядывая на стол. Типа — когда кормить будешь?
— Погоди, дружок, — улыбнулся я, — вот сварганим яичницу, тогда и поедим. Яичница — самая наша холостяцкая еда, быстро и вкусно. И, самое главное, посуду потом мыть не надо.
Кот согласно мяукнул. Ему я положил кусок яичницы на блюдечко — как подобает есть приличному коту, а сам же умял ее прямо со сковороды. За окном было темно, в трубе гулко выл ветер — началась метель, а мне было хорошо и уютно. Кот залез на печку и замурлыкал нескончаемую песню. Перед сном я вышел на крыльцо покурить. Ветер бросал в лицо колючий снег, было холодно и страшно. Да, наметет к утру…
Я в три затяжки докурил сигарету и юркнул домой — греться.
* * *
На даче я обычно встаю рано утром, чтобы успеть до завтрака поработать. Так было и на этот раз. Умылся и сразу же за ноутбук. Но меня отвлекли — кот, мяукая, попросился за дверь. Воспитанный, знает, что и где можно делать. Я выпустил его, а сам вернулся к роману. Но вскоре кот попросился обратно — требовательно поскребся снаружи. Я открыл дверь, а он недовольно фыркнул — чего, мол, так долго, замерз уже…
— Прости, дружок, — развел я руками, — заработался.
И это была чистая правда. Привередливая Муза наконец-то соизволила посетить меня, и я работал, как проклятый. За утро накатал целую главу, что было весьма недурно. Поэтому и пребывал в очень хорошем настроении, даже что-то напевал. Кот между тем подошел ко мне и требовательно мявкнул. Очевидно, это означало: «Приятель, а не пора ли нам позавтракать? Не видишь, что ли — бедное животное голодное?»
Что ж, пора так пора. Я снова приготовил яичницу (не охота заниматься разносолами), а затем оделся и отправился в деревню — узнавать насчет кота. Животинка-то домашняя, вдруг кто ищет? Кроме того, надо было пополнить запасы еды — с такими темпами нам с котом до конца выходных точно не хватит.
В сельмаге было пусто — деревенские сидели по домам и смотрели телевизор. А что еще делать зимой в деревне? За прилавком скучала продавщица Клава. Я знаю ее уже лет десять — с тех пор, как купил здесь дачу. Крепкий деревянный дом отдавали за сущие копейки — старики умерли, а молодые не захотели жить в деревне. У меня же в то время вышла книга и имелись кое-какие деньги. Вот и решил: а вложусь-ка я в недвижимость! Со временем переберусь на природу и буду творить в тишине и покое.
