Сейчас пахло воском, лавандой и чем-то тяжелым и сладким до приторности. Отвратительный запах, который так и подмывало назвать вонью, почему-то считался возбуждающим, томным, страстным и способствующим к влечению. Духи с ним создавали на южных островах из цветов, произраставших на скалах, привозили на кораблях и продавали за дорого. Сейчас уже не так, а раньше весь высший свет вонял этой гадостью.
— Весь высший свет, — повторил Итен, чтобы, наконец, осознать, зачем здесь находится, и привычно выругался: — Боевой маг… меня за ногу. Вот ведь…
Предупреждали же его, что думать о деле перед сном небезопасно. Доктор Варгат и предупреждал, прекрасно зная о его проблемах-преимуществах и золотых искрах в крови, которые так и не исчезли со временем. Ложь Итен ощущал теперь даже лучше, чем после встречи с драконом, а постепенно к этой его особенности прибавились и блуждания во снах. Иногда они здорово выручали, но не сейчас. Меньше всего на свете Итен хотел присутствовать при казни старой карги!
— Карги? — на удивление молодой, красивый, чуть низковатый голос с хрустальными переливами невесомым мехом провел по шее, заставив поежиться. — Я? Мальчик, взгляни на меня!
Итен обернулся и не подумав воспротивиться предложению. Да он и не сумел бы. Способный распознавать, он так и не научился влиять и прерывать осознанные сновидения. Чувство опасности вопило благим матом о необходимости отвести взгляд, не смотреть, бежать со всех ног от уродины в обличие несравненной красавицы, потому что отпечаток многочисленных смертей на этой магичке был воистину чудовищный…
И с чего он решил, будто она выжила из красоты? Ох, нет. Артефакт пил жизненную силу жертв не просто так, а передавал создательнице. Потому аккурат видимость красоты и молодости карга сохранила. В отличие от всего прочего. Ума — в первую очередь.
— Как ты плохо думаешь обо мне, мальчик. Разве я не искусная чаровница, разве я не создала истинное произведение искусства? — она не гневалась, слишком сильно было ее удивление, чтобы отвлекаться на злость. Хотя в ее приходе Итен ничуть не сомневался. Завистливое старичье терпеть не могло, когда их якобы заслуги отказывались принимать, а ими самими — восхищаться.
Двоюродной прабабке Лидара было лет триста, если не больше, но, когда Итен увидал ее впервые, едва не влюбился. Выглядела чародейка лет на девятнадцать, никак не больше. И при этом не создавала никаких масок, не навешивала мороков, не использовала омолаживающих кремов вообще. Ей просто не требовалось, как не пользовалась она косметикой и парфюмерией, ведь у новорожденных могла случиться аллергия. Прабабка друга вот уже двести восемьдесят лет работала повитухой в главном роддоме Гранвиля, спасла немало жизней, ни у кого ничего не отбирала. Роженицы и новорожденные с лихвой делились силой с ней, как, впрочем, и со всеми окружающими, неосознанно. Стоило просто прогуляться возле ажурной решетки, за которой располагался сад, а затем и кирпичные стены дома рождений, чтобы успокоилась головная боль, перестало клонить в сон, отступила начинающаяся простуда, а жизнь показалась спокойней и радостней.
— Жить для других? — с презрением в голосе поинтересовалась карга. — Нет. Это не для меня.
— Не сомневаюсь!
Карга выглядела молодо. Белоснежное бальное платье, отделанное кружевом, с кринолином внушительных размеров идеально сидело на ладной стройной фигурке шестнадцатилетней девочки. Золотые волосы рассыпались по плечам легкомысленными пружинками. Верхнюю половину лица скрывала проклятая маска, губы капризно кривились. Глядя на нее, Итен начинал подозревать далекого предка императора в преступном пристрастии к детям. Самого Итена вывернуло бы от одной только мысли лечь с ней в постель. Но, судя по всему, на него влияло ее уродство — след многочисленных прерванных жизней, въевшийся намертво — и современные взгляды. Еще в начале нынешнего столетия девушки в шестнадцать считались вполне взрослыми. В пользу же короля говорило то, что он избавился от такой фаворитки.
— Ошибаешься, мальчик. Скорее, свита предпочла избавиться от самого короля, посадив на трон его малолетнего сына и приставив в качестве регента брата, — прошипела она. — Не знал?
История как предмет мало интересовала Итена, но он точно читал, что короля прокляла и отравила служанка, подосланная гадюкой, сейчас стоявшей напротив него.
— Ингеррана была предана мне, как никто, — проронила карга с интонацией, с каковой могла бы давать распоряжения одному из прислуживающих ей лакеев. — Однако она никого не травила, ее обвинили в этом те, кто низверг своего монарха. Все оттого, что именно я должна была сесть королевой на троне подле него.
И ведь не врала. Во всяком случае, искренне верила в сказанное — это Итен ощущал четче некуда. Разве лишь чуть преувеличила свою роль. Вряд ли к королевской рокировке, могла привести одна лишь угроза женитьбы оного на фаворитке. Наверняка ведь не простушка без роду и племени, одно присутствие которой могло оскорбить надутых индюков-аристократов. Такую к монарху не подпустили бы никогда все равно в каком качестве. С другой стороны, кто этих предков разберет?
— Не смей! — взвилась карга. — Ты… плебей! В мое время подобные тебе могли бы говорить со мной, только стоя на коленях! Мой род восходит у огненному дракону! Я…
— Да какая теперь разница?! Ни одно столетие минуло! — перебил ее Итен. — Не полагаете ли вы, в самом деле, будто мир переменится по вашему вкусу?
Карга надула губки и сморщила аристократический носик.
— Послушай мальчик, — проронила она, успокоившись, — неужели тебя не интересует страшнейшая несправедливость, учиненная надо мной и настоящим королем?
Наверное, стоило бы слукавить, тогда у Итена появлялся шанс узнать больше, выяснить мотивы, которые и без того становились понятны и, быть может, узнать, где в следующий раз объявится проклятая маска. Однако врать в сновидении невозможно.
— На троне узурпатор! Из-за него все пошло наперекосяк, челядь забыла свое место, а истинные драконьи владыки…
— Семь сотен лет прошло, — снова перебил ее Итен. — Если дворцовый переворот и имел место, он остался в далеком прошлом; нынешнее положение дел меня абсолютно устраивает, скажу больше, я лично оставлю лишь мокрое место от любого аристократа, потребовавшего от меня встать на колени. А главное, ваши оправдания не стоят испражнений, сливаемых в городскую канализацию, в сравнении с тем, что вы учинили, сударыня.
Ему не было жаль это чудовище. Если упомянутая служанка знала о маске, то она тоже получила по заслугам. А те неизвестные — если они, конечно, существовали, — которые не допустили королевской женитьбы и вовремя убрали обезумевшего короля, заслуживали высших государственных наград.
— Не кажется ли тебе, мальчик, что я достойна хотя бы сочувствия?
— Нет.
Возможно, не занимайся он этим делом, не знай, сколь отвратительная дрянь артефакт, а его создательница — и того хуже, он посочувствовал. Чисто по-человечески. Поскольку обвинять кого-либо, даже последнего негодяя, в чужих преступлениях — подло. И казнить за то, чего не совершал — тоже. Но только, если бы эта тварь не создала маску, если бы не крала чужую молодость и красоту, не подставила под угрозу уничтожения весь Гранвиль! Дуру в образе золотой бабочки, согласившуюся на одну волшебную ночь и, наверняка, до конца не верящую в собственную гибель, жаль было больше. И да окажется она в следующей жизни благоразумнее, нежели в этой.
— Ты очень, очень жесток, мальчик. Или… плохо образован.
Итен невольно приподнял бровь, выказав заинтересованность.
— Возможно, в вашем неверном, искаженном мире всякое существование простолюдина и даже простеца, неспособного к магии, имеет ценность. Но не в том, в каком я родилась и жила. Взгляни на меня! Я ведь действительно безвинна! Я не нанесла вред ни одному аристократу. Это мне не позволили осуществить мечту и стать королевой. Это моего возлюбленного умертвили, обвинив меня в его смерти. Меня оболгали и казнили в этом зале! Меня, которая осуществляла чужие мечты!
