— Государь этой публикацией был не вполне доволен, — осторожно заметил Кавелин.
— Так я же для себя прошу, а не для папá, — сказал Саша. — Нас здесь больше двенадцати?
— Да, — подтвердила баронесса Раден.
— Значит, по теории вероятностей должен найтись один предатель. Но это точно буду не я.
— Пришлю, — сказал Константин Дмитриевич.
— Иван Сергеевич, — обратился Саша к Тургеневу, — пока я не забыл. Можете мне прислать ваши «Записки охотника»? Я перечитаю, а то совсем не помню. И «Отцов и детей», когда напишите. Обязательно с подписью, это же неотъемлемое право автора — портить книги. И еще, чтобы не устроить себе сепсис, вскрывая трупы, надо мыть руки раствором хлорной извести. До и после. Может быть, вам понадобится для книги.
Тургенев посмотрел с некоторым удивлением, но кивнул.
— Хорошо, Ваше Высочество.
— А по поводу вашего кучера, Николай Алексеевич, у этой истории есть и другая сторона. Вы ведь не обязаны были думать за него. Наверняка, у этой проблемы было какое-то простое и взаимовыгодное решение, чтобы и молодой повеса остался доволен, и кучер не замерз. Но кучеру надо было вам сказать, что проблема вообще существует. Рабство плохо не только само по себе, оно приучает к пассивности и отучает думать. И внешнее освобождение не отменяет этого рабства в душе.
Саша отпил чаю, который уже начал остывать.
— Думаю, что американцы очень зря ввозили черных рабов, — продолжил он. — Их освободят, но они еще долго останутся рабами и будут тянуть страну назад, требуя заботы о себе вместо свободы. И у нас будет то же. Никуда не денемся! Такое изживают веками. Через заблуждения, разочарования, поражения и покаяние.
Рабами, конечно, править легче. Но вести их за собой нельзя. Они никуда не пойдут рядом с вами. Их можно только подгонять сзади и расстреливать отступающих. Они никогда не станут вашими соратниками. Их можно обмануть, но не убедить. Они вообще не понимают, что это за убеждения такие, и в чем их ценность. С ними получится разрушить, но не получится построить.
Саша погрузил ложку в варенье. Попробовал, но тут же отвлекся.
— Александр Иванович мне бы уже десять раз возразил, — заметил он. — У меня от него одного обратная связь? Больше никто не решится доложить про мороз в минус 25 градусов?
— Это такой приговор русскому народу… — предположил Чичерин.
— Почему же только русскому? Не думаю, что англичане были чем-то лучше нас до Великой хартии вольностей.
— Народы различны, — возразил ученик Кавелина. — То, что подходит одному, не подойдет другому.
— У русских просто нет опыта свободы, — сказал Саша. — Ну, почти нет. Давно и беспощадно задавили.
— Англичане — торговая нация, — сказал Чичерин. — Это совсем другой опыт.
— А чем Новгородцы не были торговой нацией?
— Это было недолго. Не главное направление русской истории.
— Угу! Случайная тупиковая ветвь, — поморщился Саша. — Мне тут Герцен намекнул, что в моем возрасте сказки надо читать, а не о политике рассуждать. Хороший совет, между прочим. Помните сказку про Садко? Она Новгородская. Как Садко решил скупить все товары новгородские. Три дня пытался, но утром смотрит: опять все лавки полны. И понял он, что не одолеть ему города. Пока город свободен, города не одолеть. И это касается не только торговли.
— Одолели, — заметил Кавелин.
— Огнем и мечом, — кивнул Саша. — И не одолели, а убили. Ни торговли, ни богатства, ни развития. Где он, Великий Новгород? Затхлая провинция империи! Убили инициативу, убили предприимчивость, и, убив свободу, убили душу. Зато собрали земли русские. Благо бы для прогресса. Но нет! Для азиатского рабства!
— Не надо было собирать? — осторожно спросила Раден.
— Смотря с какой целью. У империи есть свои преимущества: отсутствие внутренних границ, в том числе таможенных, защита от внешних врагов, объединение ресурсов. Чем Соединенные Штаты — не империя? Это сейчас они смотрятся далекой провинцией, но все изменится за каких-то лет сто. Выйдут в лидеры мира. И это потому, что кроме преимуществ империи, у американцев есть свобода.
— У них есть рабство, — подключился Милютин. — Ваше Высочество, вы забываете про черных рабов.
— Не забываю. Суд Линча, безграничная власть плантаторов, произвол. Несчастных негров вешают и секут ни за что, ни про что. Хотя, честно говоря, чья бы корова мычала. У них рабы — хотя бы уроженцы черной Африки, а у нас — свои родные соплеменники и братья по вере. Не беспокойтесь о черных рабах, Николай Алексеевич. Я ведь правильно запомнил?
Милютин кивнул.
— Ваше Высочество, а что за «суд Линча»? — спросила Эдита Фёдоровна.
— Линч — то ли судья, то ли полковник в Штатах, который вешал черных без суда и следствия, — объяснил Саша. — Американских рабов освободят в течение 5–7 лет. Когда у них к власти придет президент — принципиальный противник рабства, южные штаты объявят о независимости. Что спровоцирует гражданскую войну.
— Откуда вы знаете? — поинтересовался Чичерин.
— Предполагаю, — объяснил Саша. — Предсказывать не так сложно. Достаточно логики и информации. И понимания того, что мир меняется. Спустя пять лет он будет не таким как сейчас. Все просто: южным плантаторам выгодно рабство, северным промышленникам — нет. Но после того, как отменят крепостное право даже в далекой России, неприлично будет рабство сохранять. Так что будет война севера и юга.
— Все-таки у нас раньше? — улыбнулся Милютин.
— Да, у нас раньше, — сказал Саша. — Причем обойдемся без гражданской войны, хотя встанет это в копеечку. Во всех смыслах: и в прямом, и в переносном.
— Почему вы так думаете? — усмехнулся Кавелин.
— Простейшая аналитика. Никакого снисхождения святого духа, никаких явлений богородицы, никакого спиритизма. Главный комитет работает, губернские комитеты работают, редакционные комиссии работают.
Саша загнул один за другим три пальца и показал всем результат:
— Не думаю, что это затянется больше, чем на три года.
— А почему без гражданской войны? — спросила Раден.
— Потому что папá — достаточно осторожный человек, и умеет согласовывать интересы различных партий. Крестьянские бунты будут, конечно. Поскольку крестьяне — единственная сторона сделки, чье мнение вообще не принимают в расчет.
— Крестьяне слишком не развиты, чтобы их мнение можно было принимать в расчет, — заметил Чичерин.
— Думаю, что не настолько, чтобы не понимать свой интерес, — предположил Саша. — Государственного мышления от них никто не потребует. А так, боюсь, решение будет не самым идеальным. Мы думаем, что наш кучер замерзает в минус 25, а ему, может, водки надо и борща с краюхой хлеба. Но его никто не спросил.
— И как у них спросить? — поинтересовался Милютин.
— Кроме губернских комитетов учредить крестьянские, — сказал Саша. — Пусть даже на основе ненавидимого мною сельского общества. До отмены крепостной зависимости вреда от него не так много, как будет после. И пусть вырабатывают свои предложения. Найдется у них хоть один грамотный на общину или попá придется звать?
— Попá, — сказал Кавелин. — В большинстве случаев.
— Попы-то хоть все грамотные? — спросил Саша. — А то дядя Костя поверг меня в полный шок рассказом о неграмотной помещице.
— Будем надеяться, — вздохнул Милютин.
— У меня есть статья о необходимости сохранения сельской общины, — сказал Константин Дмитриевич. — Прислать?
— Конечно, — кивнул Саша. — Изучу. То, что в этом вопросе я один против всех, я уже понял. Но я готов выслушивать аргументы, хотя предупреждаю: переубедить меня трудно.
Никса усмехнулся.
— Знаете, идеи моего брата только на первый взгляд кажутся безумными, — сказал он. — Он сейчас дюжину раз повторит про ликвидацию общины, про участие крестьян в обсуждении проектов эмансипации, про единственный западный путь — и вы перестанете удивляться, потом начнете принимать всерьез, а потом это окажется правдой. Я уже несколько раз в этом убеждался. Правда ведь не то, что нам нравится. И даже не то, к чему мы привыкли.
