Макс молчал. Он боялся, но не торопился откровенничать.
Анчар закурил, пустив струю дыма ему в лицо.
Так они сидели минут пять.
— Допустим, за хранение экстази тебе влетит немного, — заговорил наконец Анчар. — Твои родители внесут залог и выгребут тебя. Допустим, они даже отмажут тебя от отчисления. В конце концов, это не пыльца и не «снежок». Так ведь?
Макс молчал.
— Но если я предъявлю обвинения в подозрении на похищение и убийство группы лиц, это будет серьёзное пятно, Макс. Знаешь же этот известный парадокс, что народ лучше запоминает негативные новости, нежели позитивные? Отмыться бывает сложнее, чем по-настоящему совершить убийство. Ты готов побеседовать?
— Смотря что это будут за вопросы…
— Вопросов может не быть вовсе, если ты заговоришь.
— Я… Я не знаю, что говорить. Вы, копы, все одинаковые. Вы всё равно в итоге что-нибудь пришьёте.
— Срал я на копов, парень. Срал на твои таблетки. Мне нужна Дженна. Она тоже их употребляла?
— Да, — сглотнул он.
— Кто из вас подсел первым?
— Хотите намекнуть, что, типа, это я её подсадил? Я ничего не скажу.
— Считай, ты только что признался. Хорошо, Макс. Давай так, — Анчар достал из пакета две таблетки, одну положил в руку Максу, другую взял себе. — Давай попробуем быть на одной волне. Одну я, одну ты. На равных. И затем говорим. Спокойно, как два приятеля.
Все последние минуты Макс покрывался испариной и всё сильнее нервничал. Уровень эндорфинов понижался, напоминая мозгу, что заветная доза лежит прямо тут, перед ним.
Он не ответил, но робко кивнул. И ждал Анчара.
Когда детектив поднёс ко рту розовую таблетку, в помещение вломился коп.
— Достаточно! — проговорил коп с ухмылкой победителя. — Детектив Крой, вон отсюда. Это нарушает все…
Анчар устало вдохнул, замерев с таблеткой у рта. А затем стал стремительнее пули. Он бросился к копу.
— Долбоёбина ты тупорылая! — Удар в грудь, и коп сгибается. — Ты, блять, куда лезешь! — Удар в лицо, и с полицейского сваливается прозрачный визор, через который он следил за ним. — Ты всё испортил, умник, блять! — Активация фаербола, и незаметный глазу микродрон сгорает в углу комнаты. — Это ты так дохрена умно выполняешь указ Шлетвайски смотреть за мной? Кто тебе дал право подслушивать через микродрон, выродок?
— Я… обо всём… доложу…
— Это в твою пустую башку пусть доложат!
Анчар едва ли не пинками притащил полицейского к столу. Резко выдвинул стул и усадил его по левую сторону, держа за галстук.
— Вы пожалеете об этом, — промямлил коп, уже не находя в себе сил сопротивляться. Он ещё не отошёл от шока, что кто-то может позволить себе так с ним обойтись.
— Ты знаешь кто я? Отвечай, ты знаешь кто я?
— Вы зарвавшийся детектив.
— Это ты зарвавшийся коп, который сунул свою тупую башку не в своё дело. Решил выслужиться перед начальством? Показать, какой ты ловкий, а? Подловил вредного детектива! Тупой ты кусок дерьма, ты знаешь, что такое следственный эксперимент? Ты знаешь, что такое нарушение приватности? Ты нихрена об этом не знаешь. Ты не знаешь, кто я. Сейчас узнаешь.
Макс ошарашенно смотрел на всё это.
— Ты умный, Макс. Расскажи этому копу, на чьи средства он живёт?
— Не знаю…
— Знаешь. Полиция Конгломерата — самоуправляемая организация, которая существует на чьи-то деньги. Раньше полицию открыто финансировали корпорации, и это приводило к тому, что они становились «неприкасаемыми» — при том, что нередко конфликтовали, бросая друг на друга копов, как свору собак. К тому же, это мешало раскрывать корпоративные преступления и сохранять образ «честного правосудия» для простых граждан. Что тогда сделали, Макс?
— Полицию стали финансировать жители своих Кластеров.
— Отчислять налоги, — уточнил Анчар. — Или — пожертвования. Конечно, любой дурак мог сказать «мне не нужна полиция и остальные службы!» и ничего не отчислять, но тогда он сразу лишался большого числа страховок и прав — и лицензионного коммута. В итоге для таких граждан лучшим решением было перебраться в неблагополучные районы и жить, как вздумается, не надеясь, что кто-то будет стоять на страже их сна. Что случилось дальше?
— Систематизировали…
— Простыми словами, взносы в полицию и фонды внесли в базовую ставку. Чтобы всё списывалось само и тебе не приходилось вспоминать, что ты должен кому-то что-то занести. Так?
— Вроде да.
— Получается, Макс, этот коп живёт на наши с тобой бабки. Представь, что ты встретил его у ларька с мороженным, но у него не оказалось денег. Ты купил ему мороженое. Слегка подтаявший шоколадный пломбир. Коп съел его, словно голодный вурд, облизал губы, а затем обязался за это выполнять свои обязанности. Но время размывает рамки, законы формализма становятся красивым мифом, а право сильного всё равно побеждает. Так некоторые копы с большими пушками чувствуют себя хозяевами положения. В их голову умещается только то, что они получают зарплату от начальства, а начальство получает эти деньги, просто потому что иначе не бывает. Красивая схема. Такие копы видят в «гражданских» второй сорт — тех, у кого нет «права сильного». У кого вообще не так и много прав. Я не говорю, что такие все. Я знаю хороших копов, и знаю, что они делают своё дело. Но есть и другие, согласен?
— Согласен.
— Слушай сюда, Макс. Мы с тобой люди взрослые, не эти зелёные желтоплюи. Переиграем правила. Я задаю вопросы, ты отвечаешь спокойно, не торопясь, но подробно. Сегодня ты не будешь никого угощать мороженым. Просто если мне не понравится твой ответ, я угощу таблеточкой его. — Он указал на копа. — За каждый плохой ответ он будет кушать по одной. Он, конечно, будет противиться, но я найду на него управу. В конце концов, если он будет мёрзнуть, я смогу его согреть.
С этими словами Анчар провёл по столу, и след его руки вспыхнул огнём. Он потушил огонь щелчком пальцев, но был готов повторить этот уже на копе.
— Послушай вот ещё что, господин полицейский, прежде чем попытаешься выслать своим сигнал «сос». Ты, конечно, не знаешь, что полиция всех близлежащих Кластеров сотрудничает с «Оком». За препятствие расследованию корпорации тебя вышвырнут с работы одним днём. Куда ты подашься завтра? Присоединишься к отбросам? Пойдешь в охрану? Так что сиди смирно. До тех пор, пока Макс нам всё не расскажет. Макс, ты готов рассказывать?
Макс был готов. Его речь была кривой и ломанной, вообще удивительно, как таких держит МетаТех. Хотя понятно как. В общем, постепенно, через наводящие вопросы и дрожь запуганного копа история прояснялась. Дженна была красивой барышней — это Анчар запомнил. Других причин, по которым Дженна нравилась бы Максу, он больше не нащупал. То есть вообще.
То, что многие студенты нередко закидываются экстази, новостью не было. Правда, далеко не все из них на это подсаживаются. Когда Дженна начала жить с Максом, она считала парня божьим даром. Втюрилась по полной — может, впервые в жизни. Об этом свидетельствовали и показания её подруг, и некоторые посты в соцсетях с их совместными фото. В какой-то момент она подсела, но Макс не был этому рад. Он объяснял, что таблетки — только для вечеринок. С той лишь разницей, что у парня эти вечеринки происходили через каждые два-три дня, а Дженна привыкла вести куда более скромную жизнь.
Анчару этого было мало. Он надавил на Макса сильнее, и тот пустился в раскаяние. Несколько месяцев назад он перепихнулся с какой-то девкой в клубе, и слухи дошли до Дженны. Потом, судя по всему, ситуации повторялись. В итоге Макс пообещал больше так и не делать и, мол, вообще он тогда был под наркотиками. Жить, тем не менее, они продолжили вместе. Дженна не хотелось другого, не хотелось уйти — ей вообще, похоже, ничего не хотелось.
Апогей всего — врачи поставили девушке бесплодие, на что Макс сказал, что его будущая супруга должна нарожать ему детей. Он дал понять Дженне, что они живут вместе, потому что им хорошо вместе. Но — временно. И даже это Дженна проглотила, пусть и не без депрессии.
