Они с Везеком слонялись по одному из вспомогательных коридоров, а инженеры сражались с силовой подстанцией в попытке открыть люк. Он слышал, как они там подбирают запчасти и кидают их друг другу. Второй стражник, Остин, пошёл бродить по смежным помещениям, разглагольствуя о том, что они так здесь навечно застрянут, и Сарторис был вынужден с ним согласиться.
Пустота на разрушителе лишала ориентации и одновременно действовала на нервы. Чтобы добраться сюда, они прошли уже почти километр по широким пустым проходам, за каждым углом ожидая увидеть выживших, которые бы с радостью раскрыли им свои объятия. Но пока им попадались только всевозможные дроиды-мыши, дроиды-уборщики, дроиды-техники и установщики, каждый из которых нёсся по своим делам как ни в чём не бывало. Одного из дроидов, протоколиста 3ПО, чуть не подстрелили, когда тот прошёл перед солдатами с поднятыми руками, бормоча что-то бессмысленное.
Сарторис вспоминал слова инженера Грили о кораблях-призраках. Хотя питание было включено, свет и панели управления работали, не было видно никого из экипажа и десяти тысяч солдат – только безмолвие, неподвижность и пустота, тихо скрипевшие вокруг них во мраке космоса.
– Нашли что-нибудь нужное? – спросил Сарторис.
Его голос эхом прокатился по вестибюлю. Инженеры не ответили. Он глянул на Везека.
– Ты когда последний раз говорил со второй группой?
– Давно.
– Вызови их на связь. Я хочу поскорее отсюда уйти.
Второй стражник кивнул и нажал на комлинк.
– Армитаж, это Везек. Приём!
Ответа не было, только шум помех.
– Армитаж, это рядовой Везек. Слышишь меня? Где вы все?
Оба подождали – слишком долго, как показалось Сарторису. Армитаж всё же ответил, но его голос то и дело пропадал:
– ...медсанчасть... квадрант семнадца...
– Армитаж, я не понял. Повтори.
– ...в... вуаре ...
Остальное потонуло в пенистой волне белого шума. Везек покачал головой и посмотрел на Сарториса.
– В разрушителе откуда-то идут помехи.
Капитан кивнул, подошёл к переборке рядом с люком и стукнул кулаком.
– Грили, долго ещё?
Он вытянул шею, остановился и пригляделся.
Инженеры пропали.
Если не считать кучку запчастей и перевёрнутые коробки, разбросанные по всему полу, в комнате было совершенно пусто. Или так казалось. Сарторис почувствовал, как в левой подмышке опять вспотело. В помещении было слишком тепло, молекулы воздуха слишком плотно прижимались друг к другу.
– Грили! Бландингс!
Ответа не последовало. Пузырёк размером с дробинку – вероятно, от страха – опустился по горлу и остановился под грудью. "Они погибли", – пробормотал чей-то голос внутри. Что бы ни вырезало весь экипаж, оно добралось и до инженеров. Слишком поздно.
Идиотизм, конечно. Никаких признаков борьбы или нападения, однако...
– Я здесь, – сказал Грили, вставая из-за коробок вместе с Бландингсом. – Теперь всё.
Он поднял электрическую трубку не длиннее своего пальца и положил в найденную тут же коробку.
– Можно идти.
– Всё готово? – Сарторис надеялся, что не выдал неуверенности голосом.
– Подтверждаю. Первичная регулировочная прокладка двигателя серии "4", класс "Благоденствие". Тест пройден. Можно идти.
– Ты уверен?
Грили посмотрел на него взглядом мученика, которого пытают по пустякам.
– Да, капитан, абсолютно уверен.
– Ладно, – Сарторис отвернулся. – Остин!
– Сэр!
Голос стражника донёсся с дальнего конца коридора, намного дальше, чем думал Сарторис. Куда он там забрёл? Сарториса опять обуял гнев, будто захлестнуло красной волной.
– Немедленно возвращайся сюда! Мы уходим.
– Да, но сэр... – Остин и не думал возвращаться. – Вам стоит на это взглянуть. Это невероятно. Я...
Его слова прервались коротким кашлем, и Остин, наконец, появился, тряся головой и прикрывая рот. Он перевёл дыхание и откашлялся, но к тому времени все уже возвращались в главный ангар, и Джарет Сарторис так и не узнал, что видел рядовой Остин.
Армитаж был художником.
Дома, на Фаро, он удивлял своих младших братьев и сестёр многочисленными росписями по стенам, но в рядах Имперской Исправительной службы его талант пропадал. Коллеги просили его нарисовать разве что голых женщин или, того хуже, машины – свои любимые домашние спидеры и флиттеры. Армитаж терпеть не мог рисовать машины. Ему тяжело было расставаться с искусством... и это для мальчика, который мечтал посещать Всегалактическую Консерваторию Искусства на Новой Миеле.
Подсмотрев, однако, что находилось в биолаборатории 177 разрушителя, он понял, что это нужно зарисовать.
Он оторвался от солдат и инженеров, Файбса и Квотермасса, в другом конце коридора под предлогом проверки хранилища припасов на двенадцатом подуровне. Армитаж был рад побыть немного вдали от них. Сколько ещё можно слушать жалобы на еду из столовки и рассуждать, какую часть своего тела Захара Коди моет первой, когда идёт в душ? А если он не будет участвовать в их весьма содержательных разговорах, солдаты и стражники станут подначивать его глупыми вопросами: "Да что с тобой случилось?" или "Тебе что, не по душе работа здесь?", "Может, тебе лучше помочь повстанцам с очередным нападением на Империю?"
Осмотр биолаборатории, каким бы скучным он ни казался, будет хоть каким-то событием.
Однако в биолаборатории не было скучно.
Первое, что заметил Армитаж, когда вошёл в люк, это резервуар. В некотором смысле, это было единственное, что он увидел, так как потом он больше не мог ни на что смотреть. Содержимое резервуара было слишком ошеломляющим, непривычным и... слишком красивым, чтобы пройти мимо.
Сам резервуар был огромным, размером со стену, и заполненным каким-то прозрачным пузыристым гелем. Внутри находились десятки непонятных розовых организмов, подвешенные за проводки и трубки, которые подсоединялись к приборам, стоящим рядом с резервуаром. Армитаж, застывший на месте, мог только удивлённо смотреть. С его места розовые штуковины были похожи на невиданные гибриды цветов, очищенных фруктов и эмбрионов крылатых животных, будто стайка маленьких голых ангелочков.
Потом он подошёл поближе и понял, что рассматривает.
Это были человеческие лёгкие.
Если Армитаж и ощутил отвращение, то оно мелькнуло внутри него столь быстро, что он едва и заметил. Ему на смену мгновенно пришло глубокое и всепоглощающее чувство художественной привлекательности. В каждом препарате весь дыхательный тракт был тщательно отделён, чтобы сохранились трахеи, глотка и тонкие органы голосового аппарата. По трубкам в лёгкие закачивался кислород, отчего органы раздувались и сокращались в жидкой среде.
