Его нашли последним или одним из последних, и вдруг он понял, что нет одного мальчика, самого младшего, который вступил в игру позже всех. Они немного поискали его, вразнобой выкрикивая имя, а потом потеряли к этой затее всякий интерес, решив, что мальчик просто вернулся домой. Вот только Зак так не думал. Он видел хитроватый блеск в глазах мальчика, когда они разбегались прятаться, – эдакое гнусненькое предвосхищение победы, которую он, преследуемый, вот-вот одержит, перехитрив преследователя. В тех глазах, помимо возбуждения от погони, было еще и превосходство – он знал по-настоящему классное место, где можно спрятаться.
Классное – по мнению пятилетнего малыша. И тогда Зак понял. Он прошел до конца улицы к дому одного старика, который имел привычку орать на детей, когда те, срезая путь, перебегали через его задний двор. Зак прямиком направился к лежавшему на земле холодильнику, который так и остался здесь, не убранный, в начале подъездной дорожки, после вчерашнего «мусорного дня», когда люди избавляются от всякого хлама. Дверцу уже сняли, но теперь она снова лежала на своем месте, поверх тыквенно-желтого агрегата. Зак откинул ее, приложив все силы – потому что герметическая прокладка сработала, – там-то и обнаружился мальчик, который уже начал синеть. Каким-то образом, с почти халковской силой, к тому же удвоенной пылом игры, пятилетний малыш надвинул на холодильник дверцу и захлопнул ее над собой. Мальчик быстро пришел в себя, и он был в порядке, разве что сблевал на лужайку, когда Зак вытащил его, а старик появился в дверях своего дома и, конечно, принялся орать: «Прочь! Вон!»
Прочь! Вон!
Зак, ерзая на спине, весь в тоннельной копоти, ужом выполз из-под карниза и пустился бежать. Он включил свой побитый айпод, и треснувший экран стал его фонариком, освещающим колею на метр вперед ореолом мягкого голубого сияния. Зак ничего не слышал, даже собственных шагов, да он и не мог ничего услышать, настолько громко вопила паника в его голове. Зак полагал, что за ним гонятся, – он даже чувствовал, как к его шее тянутся сзади чьи-то руки, – правда это или нет, не имело значения: Зак мчался так, словно иного и быть не могло.
Он хотел было позвать Нору по имени, но не стал, зная, что это могло бы выдать его местоположение. Лезвие «Авраама» царапнуло по стене – значит он слишком сильно отклонился вправо.
Впереди Зак увидел яркое красное пламя. Не факел – слишком яростное свечение, скорее фальшфейер. Это напугало его. Вроде как он бежал, спасаясь от лап, а получалось, что мчится прямо в лапы. Зак замедлил ход: идти вперед он не хотел, а возвращаться назад не мог.
Он подумал о мальчике, спрятавшемся в холодильнике. Ни света, ни звука, ни воздуха…
Дверь. Темная дверь в стене, разделяющей стволы тоннеля. На ней было какое-то обозначение, но Зак даже не подумал прочитать его. Ручка повернулась, и он, пройдя сквозь стену, снова оказался в северном стволе, по которому они и ехали. Зак сразу почувствовал запах гари, оставленный сошедшим с рельсов поездом, и еще в ноздри ударила ядовитая вонь аммиака. Это была ошибка – надо было дождаться Норы, она будет его искать, – и все-таки Зак побежал дальше.
Какая-то фигура. Впереди. Поначалу Зак поверил, что это Нора. На фигуре был рюкзак. Нора тоже тащила заплечную сумку.
Впрочем, оптимизм был всего лишь игрой детского воображения.
Шипение поначалу испугало его. Однако в слабеньком дальнем свете своего айпода-фонарика Зак увидел достаточно, чтобы понять: неизвестный занимается делом, не имеющим отношения к насилию. Зак отметил плавные движения руки стоявшего впереди человека и понял, что тот распыляет краску на стену тоннеля.
Зак сделал еще один шаг вперед. Человек был лишь немногим выше самого Зака, его голову скрывал капюшон спортивной фуфайки. Локти рисовальщика были запятнаны краской. Разноцветные кляксы виднелись и на кромке черного капюшона, и на камуфляжных штанах, и на высоких кедах «Конверс». Человек, видимо, расписал всю стену, хотя Заку был виден только уголок изображения – что-то вроде серебряной ряби. Под рисунком вандал как раз заканчивал выводить свой тег. Он гласил: «Линяла».
Все это длилось какие-то секунды, вот почему Заку не показалось необычным, что кто-то разрисовывает стену в абсолютной темноте.
Линяла опустил руку и повернулся к Заку.
– Эй, – окликнул Зак. – Не знаю, о чем ты думаешь, но лучше выбирайся из этого…
Линяла откинул капюшон, скрывающий его лицо… – правильнее было бы сказать: «откинула капюшон» и «ее лицо».
Это была девушка. Или даже так: она раньше была девушкой, в человеческой жизни. В жизни, в которой ей не исполнилось еще и двадцати.
Лицо Линялы было безжизненным, неестественно неподвижным, словно мертвый лик тела, служащего оболочкой для злокачественной гноеродной биологической субстанции, таящейся внутри. В свете Закова айпода кожа твари обрела тускло-бледный оттенок маринованного мяса. Или, скорее, она походила на свиной эмбрион, хранящийся в банке с формалином. Зак увидел красные брызги на подбородке и шее твари, на ее фуфайке. И это была не красная краска.
Позади раздался пронзительный визг. Зак на мгновение повернулся, а затем крутанулся в обратную сторону, осознав, что только что подставил спину вампиру. Поворачиваясь к Линяле, мальчик выставил перед собой руку с ножом, еще не зная, что вампирша уже ринулась на него.
Лезвие «Авраама» вошло точно в глотку Линялы. Зак мгновенно выдернул нож, словно совершив трагическую ошибку, и из раны с каким-то бормотанием пошла белая жидкость. Глаза твари угрожающе расширились и закатились. Казалось, в ней нарастает волна злобы, поэтому Зак, даже не поняв до конца, что делает, четыре раза вонзил нож в горло вампира. Линяла конвульсивно прижал к бедру баллон с краской и с тихим «ш-ш-ш» упал на землю.
Вампир рухнул следом.
Зак стоял над ним с орудием убийства в руке. Он держал своего «Авраама» так, словно нечаянно сломал его, а теперь не знает, как починить.
Легкий приближающийся топот пробудил Зака к жизни. Мальчик еще не видел вампиров, но знал, что они вот-вот нападут из темноты. Зак бросил свой айпод-фонарик и потянулся за баллоном с серебряной краской. Он взял его в руку и нащупал пальцем клапан как раз в тот момент, когда из мрака с воплями выскочили два паукообразных вампиреныша – жала так и мелькали в их разинутых ртах. То, как они двигались – причем с запредельной скоростью, – было неописуемо непохоже на то, как должно быть: конечности гнулись в любую сторону в вывихнутых локтевых и коленных суставах, при этом вампиреныши сохранили гибкость юности; посадка у них была невероятно низкой, и перемещались они, плотно прижимаясь к полу.
