Дракула, с которым мы встречаемся в романе, — это нечто большее, чем граф-вампир Брэма Стокера. Для начала он полностью отождествлен с Владом Колосажателем — румынским воеводой, жившим в пятнадцатом веке и печально известным своей жестокостью. Идея эта не нова: Рэймонд Макнелли и Раду Флореску популяризировали ее в известной книге «В поисках Дракулы» (1972), откуда она перекочевала в литературу и кино. Однако в книге Стокера эта связь не так очевидна. Имя «Влад» ни разу не упоминается ни в тексте, ни в записках автора; о прославивших его зверствах также не сказано ни слова. Более того, последние исследования показали, что Стокер знал очень мало об историческом Дракуле: кроме прозвища, еще лишь тот факт, что воевода перешел Дунай, объявив войну туркам, и был «недостойным братом».[52] Но для многих хватило и этого, чтобы два образа слились в один. Появления Влада в сиквеле стоило ожидать.
Однако Стокер и Холт подошли к персонажу творчески. В их романе Влад, он же Дракула, приезжает в Англию под видом Басараба (так называли себя представители рода, к которому принадлежал Влад Колосажатель) — актера, собирающего полные залы по всей Европе. Квинси сам зазывает его к себе на родину, в точности как Харкер-старший, проложивший для графа Дракулы дорогу на Британские острова. Из записок Стокера следует, что изначально в качестве места высадки графа рассматривался Дувр (туда и прибывает Басараб). Посетив немного позже городок Уитби на северо-восточном побережье Англии, писатель переменил решение в его пользу и даже сделал этот небольшой порт одним из главных мест действия.
Нетрудно заметить, что образ Басараба — в какой-то мере дань почтения сэру Генри Ирвингу, который умер в 1905 г. и потому не мог быть задействован как активный персонаж. На это указывают многие черты сюжета. Квинси Харкера тянет к Басарабу примерно так же, как тянуло самого Стокера к Ирвингу. Квинси мечтает увидеть Басараба в роли Дракулы; Стокера вполне могли посещать подобные мысли. Эпизод, где выясняется, что Басараб и есть граф из романа, умело обыгрывает широко распространенную среди литературоведов (хотя и не общепринятую) точку зрения, согласно которой Стокер писал образ вампира со своего деспотичного работодателя.
Разумеется, не все герои перекочевали в роман из «Дракулы», однако знатокам и «посвященным» предстоит обнаружить немало интригующих пересечений между текстами. Некоторые из них имеют второстепенный характер, как в случае с Брейтувейтом Лоури, товарищем Квинси по Сорбонне: в «Дракуле» это имя высечено на одном из надгробий в Уитби, о которых беседует с Миной и Люси мистер Свейлз;[53] строго говоря, Стокер обнаружил его на реальном кладбище. Другой пример — герой, который присутствовал в ранних набросках «Дракулы», некий сыщик по имени Котфорд. В «Дракуле не-мертвом» он получает новую жизнь как инспектор Котфорд — один из полисменов, работавших под руководством Фредерика Эбберлайна (историческое лицо) над делом Потрошителя. Инспектор не теряет надежды искупить свой провал, раскрыв дело двадцатипятилетней давности.[54]
Стокер и Холт вводят в повествование и других реально существовавших людей. Прежде всего это, конечно, Брэм Стокер собственной персоной. Из-за жестко заданных временных рамок соавторам пришлось допустить некоторые вольности в обращении с реальными фактами его жизни. В книге Стокер становится владельцем театра «Лицей» и руководит постановкой спектакля по своему же роману. Он признает, что «Дракула» родился из сплава его собственного сюжета и фантастической истории, которую поведал ему однажды в пивной какой-то старик. Лицом к лицу столкнувшись со своим героем (по трагическому стечению обстоятельств эта встреча заканчивается его инсультом), Стокер вынужден держать перед Басарабом ответ за противоречивые и необоснованные догадки, которые в романе выдаются за факты.
Еще одна историческая личность, попавшая на страницы книги, — это Элизабет Батори, венгерская графиня, пользующаяся дурной славой из-за привычки купаться в крови убитых дев. Как и в случае с Владом Колосажателем, ее имя часто связывают со Стокером и его романом, хотя объективных причин для этого еще меньше. Однако мощным художественным воздействием «Дракула не-мертвый» во многом обязан именно этой героине: благодаря ей авторы могут переместить ярлык «абсолютного зла» с Дракулы на другое существо.
Среди многочисленных достоинств этой книги — эпизодические персонажи, имена которых (иногда этим их роль и ограничивается) отсылают к людям, связанным с театром и/или развитием легенды о Дракуле в двадцатом веке: в числе прочих, это Гамильтон Дин, Том Рейнольдc, Джон Бэрримор, Рэймонд Хантли, Винсент Прайс, Питер Кашинг и Луи Журдан.[55] Другие, никак не связанные со Стокером или его творением, прочно привязывают действие к 1912 г. Так, история сохранила имя Анри Сейме, одного из пионеров авиации, в марте того памятного года совершившего беспосадочный перелет из Парижа в Лондон. Но, вероятно, ярче всего изобретательность авторов проявилась в использовании образа Джона Коффи. Этот моряк вошел в историю, поддавшись суеверному страху за судьбу «Титаника» и сойдя с лайнера в Куинстауне.
Ориентируясь главным образом на события предшествующего романа, Стокер и Холт довольно смело обращаются с реальными и литературными фактами — устраивают пожар в «Лицее», перемещают лечебницу Сьюарда в Уитби… Для некоторых героев они сочиняют предысторию: мы узнаем о том, что до помешательства Ренфнлд служил в юридической конторе Хокинса, и о том, при каких обстоятельствах познакомились Джонатан с Миной, а Сьюард открыл свою лечебницу. Соавторы рискнули даже изменить одну из важнейших дат классического романа: бегство Дракулы в Трансильванию смещается на несколько дней вперед, чтобы 9 ноября, на момент совершения Джеком Потрошителем пятого убийства, граф еще оставался бы в Лондоне и мог считаться одним из подозреваемых.
Иных пуристов такие «ошибки», искажающие классический текст, могут шокировать. И, хотя может показаться, что соавторы жертвуют точностью ради достижения творческих целей (имея, кстати, на это полное право), следует помнить еще вот о чем. Стокер и Холт как бы пересматривают «истинный» текст «Дракулы», который, в свою очередь, становится основой для этого продолжения; в то же время они признают, что существует множество разных «Дракул» — от первых набросков Стокера до позднейших голливудских экранизаций — и что границы между ними размыты. Стремление переосмысливать «Дракулу», придавать ему все новые и новые формы свидетельствует о неувядающей силе романа. Как выразился ван Хелсинг в самой первой книге, «круг постоянно расширяется, подобно кругам на воде от брошенного камня».
