Он рассказал ей обо всем, начиная со своего вмешательства в ссору Эда и толстяка в кепке «Садовод Вест-Сайда» и закончив тем, как Билл сказал, что ему лучше сходить к врачу, поскольку в их возрасте душевные заболевания не редкость, поскольку в их возрасте душевные заболевания на самом деле случаются чертовски часто. Несколько раз ему приходилось возвращаться назад, чтобы подобрать оброненные «обломки» — например, то, как в разгаре его стараний удержать Эда и не дать ему сцепиться с «садоводом Вест-Сайда» появился старина Дор, — но вспоминал он без труда, и Лоис, казалось, довольно легко следила за главной нитью. Основным чувством, переполнявшим Ральфа, пока он излагал свою сказку, явилось такое глубокое облегчение, что оно было почти болезненным. Словно кто-то наложил кирпичей ему на сердце и разум, и теперь он снимает их — один за другим.
К тому времени, когда он закончил, тарелки были вытерты, и они перешли из кухни в комнату с дюжинами фотографий в рамках, окружавших мистера Чэсса, стоявшего на своем обычном месте, на телевизоре.
— Ну? — спросил Ральф. — Чему из этого ты веришь?
— Всему, конечно, — сказала она и то ли не заметила выражение облегчения на лице Ральфа, то ли предпочла не обращать на него внимания. — После того, что мы видели сегодня утром — не говоря уже о том, что ты узнал про мою расчудесную невестку, — я просто не могу не поверить. У меня есть это преимущество по сравнению с Биллом.
Оно не единственное, подумал Ральф, но не произнес этого вслух.
— Все это не случайно, правда? — спросила она.
— Да, — кивнул он. — Я думаю, не случайно.
— Когда мне было семнадцать, — сказала она, — моя мать наняла одного парнишку, жившего по соседству — его звали Ричард Хендерсон, — помогать нам по дому. Было полно ребят, которых она могла нанять, но она наняла Ричи, потому что он ей нравился… Он нравился ей из-за меня, если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Конечно, понимаю. Она хотела подыскать тебе пару.
— Угу, только она не делала это настырно и грубо. И слава Богу, потому что мне было совершенно наплевать на Ричи — по крайней мере в этом смысле. И все равно мама старалась изо всех сил. Если я готовила уроки на кухне, она поручала ему наколоть дров, пусть даже стоял май и было уже тепло. Если я кормила цыплят, она просила Ричи скосить траву во дворике. Ей хотелось, чтобы я видела его рядом… привыкла к нему… и если бы нам нравилось быть вместе и он пригласил бы меня на танцы или на ярмарку в город, она была бы довольна. Она делала это мягко, но делала. Подталкивала. И то, что происходит с нами сейчас, очень похоже на это.
— Эти подталкивания вовсе не кажутся мне мягкими, — возразил Ральф. Его рука бессознательно нащупала то место, куда Чарли Пикеринг ткнул его кончиком своего ножа.
— Нет, конечно. Заставить кого-то ткнуть ножом тебе в ребра — это просто кошмар. Слава Богу, что у тебя оказался этот баллончик. Ты полагаешь, старина Дор тоже видит ауры? И нечто из того мира велело ему положить этот баллончик в твой карман?
Ральф беспомощно пожал плечами. То, что она предположила, уже приходило ему в голову, но стоило зайти за эту черту, как земля начинала выскальзывать у него из-под ног. Потому что если Дорранс сделал это, значит, какая-то
(сущность)
сила или какое-то существо знало, что Ральфу понадобится помощь. И это еще не все. Та сила — или существо — также должна была знать, что: а) Ральф выйдет из дому в воскресный полдень; б) погода, бывшая до тех пор ясной, испортится настолько, что ему потребуется пиджак; и в) какой именно пиджак он наденет. Другими словами, речь шла о чем-то, что могло предсказывать будущее. Сама мысль, что он замечен подобной силой, пугала его до смерти. Он понимал, что по крайней мере в случае с баллончиком это вмешательство, по всей видимости, спасло ему жизнь, но все равно это пугало его до смерти.
— Может быть, — сказал он. — Может быть, что-то использовало Дорранса как мальчика на посылках. Но зачем?
— И что нам теперь делать? — закончила она.
Ральф в ответ мог лишь покачать головой.
Она взглянула на часы, зажатые между фотографией мужчины в енотовом пальто и молодой женщины, на вид готовой в любой момент сказать: «фи-как-вам-не-стыд-но» — и потянулась к телефону.
— Уже почти половина четвертого! Господи Боже мой!
Ральф дотронулся до ее руки:
— Кому ты звонишь?
— Симоне Кастонгуэй. Я собиралась поехать сегодня днем в Ладлоу-Грандж с ней и с Миной поиграть в карты, но после всего этого я уже не смогу. Я проиграю последнюю рубаху. — Она засмеялась, а потом очень мило зарделась. — Фигурально выражаясь.
Ральф положил руку на ее ладонь, прежде чем она успела поднять трубку:
— Поезжай к своим картишкам, Лоис.
— Правда? — Она глянула на него с сомнением и некоторым разочарованием.
— Да. — Ему по-прежнему было неясно, что здесь происходит, но он чувствовал, что это скоро изменится. Лоис говорила о подталкивании, но Ральфу скорее казалось, будто его что-то тащит, как река несет человека в маленькой лодочке. Только он не видел, куда он движется, — берега окружал густой туман, но сейчас, когда течение становилось все быстрее, он слышал рокот водопада где-то впереди.
И все-таки видны какие-то очертания, Ральф. Какие-то очертания в тумане.
Да. Правда, не очень обнадеживающие. Это могут быть деревья, всего лишь похожие на скрюченные пальцы… Но с другой стороны, это могут быть скрюченные пальцы, старающиеся походить на деревья. Пока Ральф не узнает, что это, ему хотелось, чтобы Лоис оставалась за городом. У него было твердое интуитивное ощущение — или, быть может, всего лишь надежда, маскирующаяся под интуицию, — что док № 3 не может последовать за ней в Ладлоу, что скорее всего он даже не может последовать за ней через Барренс, на восточный берег.
Ты не можешь знать ничего подобного, Ральф.
Может, и нет, но это чувствовалось верным, а он по-прежнему верил, что в мире аур чувство и знание — едва ли не одно и то же. Одно он знал точно: док № 3 еще не отрезал «воздушный шарик» Лоис; Ральф сам видел его вместе с радостным серым мерцанием ее ауры. И все-таки Ральф не мог избавиться от растущей уверенности, что док № 3 — Безумный Док — намеревался отрезать ее «шарик» и что независимо от того, какой живой выглядела Розали, когда трусила прочь из Страуфорд-парка, отрезание того шнура было смертельным деянием — актом убийства.
Допустим, ты прав, Ральф; допустим, он не сможет добраться до нее, если она будет играть в картишки по маленькой в Ладлоу. Как насчет вечера? Завтра? Следующей недели? Где выход? Или она должна позвонить своему сыну и этой суке — невестке, сказать им, что она передумала насчет Ривервью-Эстейтс и в конце концов хочет отправиться туда?
