Ральф, прости, что я так обошелся с тобой сегодня утром. Ты пришел ко мне за помощью, а я вместо этого едва не разодрал тебе когтями лицо. Единственное, что я могу сказать в свое извинение, — вся эта история с Бобом совершенно расшатала мне нервы. Мир? Думаю, я задолжал тебе ужин… если ты, конечно, еще готов есть за одним столом с таким засранцем, как я.
Фэй, пожалуйста-пожалуйста-ПОЖАЛУЙСТА, прекрати доставать меня своим шахматным турниром, я обещал тебе, что буду играть, а свои обещания я выполняю.
Прощай, жестокий мир.
Билл.Ральф выпрямился с чувством облегчения и благодарности. Если бы только все остальное, что происходило с ним за последнее время, могло уладиться так просто, как уладилась ссора с Макговерном!
Он поднялся наверх, встряхнул чайник и стал наполнять его водой, когда зазвонил телефон. Это был Джон Лейдекер.
— Послушайте, я так рад, что наконец застал вас, — сказал он. — А то я уже начал немного волноваться, старина.
— Почему? — спросил Ральф. — Что случилось?
— Может быть, ничего, а может, и кое-что. Чарли Пикеринг в конечном счете все-таки вышел под залог.
— Вы говорили мне, что этого не произойдет.
— Так я ошибся, идет? — произнес Лейдекер с явным раздражением. — И это не единственное, в чем я ошибался. Я говорил вам, что судья скорее всего назначит залог в пределах сорока тысяч долларов, но я не знал, что Пикеринг нарвется на судью Стедмана, известного своим высказыванием, что он даже не верит в невменяемость. Стедман назначил залог в восемьдесят штук. Адвокат Пикеринга ревел, как теленок в лунную ночь, но ничего не помогло.
Ральф опустил взгляд и увидел, что по-прежнему держит в одной руке чайник. Он поставил его на стол и спросил:
— И тем не менее он вышел под залог?
— Ага. Помните, как я говорил вам, что Эд вышвырнет его, как фруктовый ножик со сломанным лезвием?
— Да.
— Считайте это еще одной просечкой Джона Лейдекера. Сегодня утром в одиннадцать часов Эд явился в офис судебного пристава с чемоданом, набитым деньгами.
— Восемь тысяч долларов? — переспросил Ральф.
— Я сказал с чемоданом, а не с конвертом, — ответил Лейдекер. — Не восемь, а восемьдесят. Суд до сих пор гудит как улей. Черт, они там будут гудеть, пока не настанет время украшать рождественские елки.
Ральф попытался представить себе Эда Дипно в одном из его старых мешковатых свитеров и поношенных вельветовых штанах — наряд ученого-сумасшедшего, как называла их Кэролайн, — вытаскивающим перевязанные пачки двадцаток и пятидесятидолларовых купюр из своего чемодана, и не смог представить.
— По-моему, вы говорили, достаточно десяти процентов, чтобы выйти. — Достаточно, если вы можете предъявить что-то — например, дом или какую-то собственность, — близкое по стоимости к полной сумме залога. Естественно, Эд не мог этого сделать, но у него была небольшая наличность на черный денек под матрасом. Или так, или он провернул чертовски выгодную сделку с кокаином.
Ральф вспомнил про письмо, которое получил от Элен через неделю после того, как она вышла из больницы и переехала в Хай-Ридж. Она упомянула там про чек, который получила от Эда, — на семьсот пятьдесят долларов. Похоже, это свидетельствует о том, что он сознает свою ответственность, — написала она. Ральф прикинул, почувствовала бы она то же самое, если бы узнала, что Эд зашел в окружной суд Дерри с суммой, которой хватило бы на безбедное существование его дочери на пятнадцать лет вперед… И заплатил эти деньги, чтобы освободить психопата, любящего играть с ножами и коктейлями Молотова.
— Господи… Где же он их взял? — спросил он Лейдекера.
— Не знаю.
— И он не должен был объяснять? — Нет. У нас свободная страна. Как я понимаю, он сказал что-то про какие-то акции, превращенные в наличные.
Ральф мысленно вернулся в старые деньки — добрые старые денечки, еще до того, как Кэролайн заболела, а Эд лишь начинал заболевать. Он вспомнил, как они ужинали вчетвером примерно раз в две недели — готовая пицца у Дипно или запеченный в горшочке цыпленок на кухне у Робертсов. И вспомнил, как Эд сказал как-то раз, что угостит их шикарным ужином в «Красном льве» в Бангоре, когда получит дивиденды по своим акциям. «Это точно», — подтвердила Элен, улыбаясь и с обожанием глядя на Эда. Ее беременность тогда только-только становилась заметна, и выглядела она лет на четырнадцать — с конским хвостом и в клетчатом халатике, который все еще был велик ей. «Как ты думаешь, по каким заплатят раньше, Эдвард? По двум тысячам в «Юнайтед тойджем» или по шести тысячам в «Амальгамейтед соболз»?» И он рычал на нее в ответ, от чего все они смеялись, поскольку у Эда Дипно не могло быть ни малейших дурных намерений; каждый, кто был знаком с ним больше двух недель, знал, что Эд и мухи не обидит. Только Элен могла знать кое-что другое — даже тогда Элен почти наверняка знала кое-что другое, с каким бы обожанием она на него ни смотрела.
— Ральф? — окликнул его Лейдекер. — Вы еще тут?
— У Эда не было никаких акций, — сказал Ральф. — Ради Бога, он же работал химиком-исследователем, а его отец — старшим мастером на бутылочной фабрике в каком-то безумном местечке вроде Пластер-Рока, штат Пенсильвания. Никаких денег у него нет.
— Ну, где-то он их все же раздобыл, и я бы соврал, если бы сказал, что мне это нравится.
— Вы думаете, у других «друзей жизни»?
— Нет, не думаю. Прежде всего там нет богатых ребят, большинство «друзей» — это синие воротнички, герои рабочего класса. Они дают сколько могут, но чтобы столько? Нет. Полагаю, вместе они могли бы распродать собственность и собрать достаточно, чтобы выудить Пикеринга, но они этого не делали. Многие из них не стали бы делать, даже если бы Эд попросил. Эд теперь у них persona non grata[53], и я думаю, они желали бы никогда не слышать про Чарли Пикеринга. Дэн Дальтон вновь стал лидером «друзей жизни», и для большинства из них это явилось большим облегчением. Эд, Чарли и еще двое других — мужчина по имени Фрэнк Фелтон и женщина, которую зовут Сандра Маккей, — теперь, кажется, играют в свою игру. Мне ничего не известно про Фелтона, за ним ничего не числится, а вот дамочка Маккей побывала в тех же самых чудесных заведениях, что и Чарли. Ее, кстати, ни с кем не спутаешь — лицо цвета теста, полно прыщей, очки такие толстые, что глаза похожи на вареные яйца, весит около трехсот фунтов.
— Вы шутите?
— Нет. Она обожает обтягивающие штаны «Кмарта», и обычно ее можно встретить в компании разных бродяг. Нередко она носит большую майку с надписью ФАБРИКА МЛАДЕНЦЕВ спереди. Утверждает, что родила пятнадцать штук детей. На самом деле у нее не было ни одного, и скорее всего быть не могло.
